— Я ведь живу в этой стране.
— И ты вернулась.
— Да, — скорее выдохнула, чем произнесла она.
Ей так много надо ему сказать. Почему же слова застревают у нее в горле? Она вновь ощущает прикосновения его рук, слышит его ласковый шепот, вновь земля уходит у нее из-под ног, и она прижимается к нему все крепче, будто он ее единственная опора.
Слезы застилали ей глаза, но она смеялась. По лицу Митча тоже бежали слезы. Шеннон вытерла их пальцами.
— Я так скучала по тебе, — прошептала она.
Кто-то сзади потянул ее за рубашку.
Рейчел вскинула задумчивые темные глаза.
— А по мне ты тоже скучала, Шеннон?
— Очень, зайчик. Я скучала по всем вам — и по тебе, и по Дасти, и по Стефи.
— И по Снайдеру, и по Цезарю? — засмеялась Рейчел.
— И по ним тоже. — Шеннон открыла свою дорожную сумку. — Я вам кое-что привезла.
Казалось, среди лета наступило Рождество. Чего только не извлекла Шеннон из своей сумки: проспекты и книжки с картинками, крохотные чайные чашечки — сувенир из Бостона[3], — ярко-красного игрушечного рака.
— Вот здорово! Спасибо, Шеннон!
Дасти немедленно устроился на полу и занялся книжками.
— Это здесь живут бабушка и дедушка? — спросил он, рассматривая фотографию Бостонской гавани.
Взгляд Шеннон испуганно заметался.
— Здесь, Дасти.
— На следующей неделе мы к ним поедем, — сообщил мальчуган.
Шеннон похолодела. Неужели Митча все же лишили опеки? Она украдкой взглянула на него — странно, но он ничуть не расстроен. Улыбка до ушей, словно ему и горя мало.
— Шеннон? — Рейчел слегка нахмурилась. — А дяде Митчу ты что, ничего не привезла?
— Рейчел, такие вопросы задавать невежливо, — смутился Митч.
Но Шеннон вновь сунула руку в свою бездонную сумку.
— Надеюсь, подойдет, — со смехом сказала она и вручила Митчу футболку с изображением забавного рака. — По-моему, это — вылитый ты.
Митч недоуменно рассматривал рака.
— Я так понимаю, в этих… клещах кроется какой-то намек?
— Это клешни, — поправила Шеннон. — У раков клешни, а не клещи.
— Угу.
Дасти собрал свои сокровища.
— Пойдем, Рей. Я тебе дам посмотреть свои книжки.
И дети, заливаясь смехом, побежали вверх по лестнице.
Оставшись одни, Митч и Шеннон вдруг смутились. Шеннон сосредоточенно складывала и вновь разворачивала опустевшую сумку. Митч теребил свою новую футболку. А потом принялся тереть ковер носком ботинка. В этом движении было что-то ребяческое, и это особенно тронуло Шеннон.
— Я… э… — Митч осекся, нервно откашлялся и заговорил вновь: — Мне столько нужно тебе сказать. Даже не знаю, с чего начать.
Шеннон кивнула.
— Вот и я — тоже…
Вновь повисло молчание.