В подземном коридоре можно было стоять во весь рост. Он отнес девочку в одну из гостевых комнат, положил на диван. В подземелье было сыро и холодно, но скоро лето, тогда наступит благодать. В комнате много игрушек. Игрушки его дочери. Он навестит девочку позже, часа через два, когда разберется с другой.
Замкнув решетку, которая закрывала выход из гостевой, он закрыл толстую, обитую листовым железом дверь. Пусть спит.
Затем осторожно подошел к колодцу, который уходил в глубь земли. На самом дне, скрючившись, на корточках, сидела девочка лет шести – грязная, оборванная, заплаканная. Услышав шевеление наверху, она подняла голову, в глазах ее светились надежда, усталость и отчаяние.
– Дяденька, – тонким охрипшим голоском начала она, – пожалуйста, я хочу к маме и папе! Отпустите меня! Мне холодно!
И начала плакать.
Он не любил плакс. Его дочь даже на смертном одре, понимая какой-то частью сознания, что скоро умрет, не ревела. А эти девчонки все без исключения ревут. Дурочки.
– Вылезай! – Он швырнул ей веревочную лестницу. Ручонки девочки ухватились за толстую пеньку, она, как обезьянка, стала неловко карабкаться наверх.
Он подхватил ее, девочка стала отбиваться, попыталась его укусить. Он ударил ее и пригрозил сбросить вниз. Девочка снова начала хныкать и проситься к родителям.
– Пошли, – сказал он и, взяв ее за руку, потащил за собой. Девочка упиралась, о чем-то догадываясь, но он был гораздо сильнее. Вначале была ласка. Теперь пришло время силы.
– Дядя, прошу вас, не делайте мне больно! – хныкала девочка, глотая слезы. Она была все в том же комбинезончике, в котором он похитил ее две недели назад.
– Обещаю, тебе не будет больно.
Они оказались в самом дальнем помещении его подземелья. Там он убивал их. В особой комнате. В спальне дочери. Он восстановил ее во всех мелочах, во всех деталях, перенес сюда все вещи, разобрал и спустил вниз кровать, шкаф, письменный стол, за которым она делала уроки.
Он знал, что все это – иллюзия. А он так не хотел быть в плену своих воспоминаний. Деревянная кровать от сырости взбухла, белье заплесневело, полировка стола пошла пузырями. Прошлое не вернуть. Но он его вернет. Он ведь бог!
Он втолкнул девочку в комнату, она начала кричать, биться, колотила его худыми ручонками, потом в изнеможении, упав на кирпичный пол, обхватила его ногу и стала плакать, умоляя не делать ей больно.
– Больно не будет, – повторил он и сдержал обещание.
Он положил легкую, как перышко, девочку на кровать. Сколько вечеров он сидел здесь, теша себя мыслью, что, открыв глаза, увидит свою дочь – живую и невредимую. Но, каждый раз открывая глаза, он видел одно и то же – белье, в складках которого гнездилась черная плесень, и пустую кровать. Дочери не было. Она умерла.