Валентин Дмитриевич молчал, писал что-то, головы не поднимал. Посидели еще немного.
— Я отказываюсь от должности старосты! — вдруг брякнул Симакин.
— А кто вместо тебя? — спросил Низамов.
Надо было с этим кончать, и я выступил:
— Ты хороший староста, Вася, а ошибки бывают у каждого. Опозорили класс мы с Винтом, мы и должны ответить. Нам сейчас очень стыдно и трудно. Да, Вить?
— Ну! — поддержал Винт. — Конечно.
— Но вспомните, что говорил Валентин Дмитриевич о команде?
Все посмотрели на классного, он не поднял головы, как будто его нет.
— Так вот, наверное, и наша команда виновата. К примеру, наша новенькая — ей лишь бы самой хорошо было. Где ее так научили, не знаю, где таких учат. Мы-то с Виталием сразу в ней разобрались, а вы промахнулись… весь коллектив. Мы зла не помним и обещаем приложить все усилия и исправить двойки. Вспомните, в прошлом году все думали, мы на осень, а мы исправились, и тоже в самом конце учебного года. Потом, в отличие от некоторых, — я специально посмотрел на Эльвиру, — мы ведь трудные, а уж про Винта и говорить нечего — он из многодетной семьи. Верно, Витя?
Винт скромно кивнул. Я сел, девочки с жалостью на Винта смотрят.
— Теперь их хвалить надо? — с юмором, не к месту спрашивает Эльвира.
— Что ж их — убивать? — говорит Рафик Низамов.
— Я подойду насчет русского языка к Лине Романовне, — говорит Симакин. — Может, она разрешит переписать диктант, если коллектив просит…
Все-таки осталось в людях людское. Но не во всех. Тихо, с болью за нас заговорила Эльвира:
— Нам не отметка их нужна, а чтоб они стали другими людьми. Пересдадут они русский, математику завалят. Попросим, чтоб им натянули оценку по математике, их география подведет…
— Что ж с ними делать, — зашумели ребята, — такие уж они есть! Мы их всяко перевоспитывали, а им все равно! Помогали! Родителей в школу все время вызывают! Такие они уродились трудные и ничего не боятся…
Об Эллочку как о стену горохом — не берет, все на свете знает.
— Это получается потому, что их вообще ничего не интересует в жизни. Они любят только удовольствия, а это мещанство…
— Как это не интересует? — возмутился Винт. — Кино смотрим, книжки почитываем, телевизор…
— Интересуемся кое-чем! — кричу я.
— Все не настоящее, — не соглашается эта выскочка. — За настоящее дело драться надо, мучиться, переживать, любить его и все про него знать. Тогда человек не будет равнодушным, как эти два мальчика.
— Интересно, — говорю, — у кого ж такое любимое дело есть? Что-то я не замечал…
— У меня, например, — не отступает Эльвира. — Я музыку люблю. Иногда погулять хочется, а я за фортепьяно сижу. Переживаю, если не получается, хочу играть лучше всех.