Еще бы! Ведь сейчас в руках их двоих — судьба детища института, Тобора, которым городок жил и гордился не один год.
Когда экран погас, Петрашевский с кряхтеньем нагнулся и принялся шарить под диваном.
— Что вы ищете? — спросил Суровцев.
— Что, что… — проворчал Аким Ксенофонтович, продолжая искать на ощупь. — Где-то туфли тут были.
— Они на вас.
— А я не для себя, батенька. Не идти же вам босым; в самом деле. Да еще на такой представительный форум!
Иван опустил глаза и только тут вспомнил, что оставил обувь на берегу.
Петрашевский достал туфли, смахнул с них пыль и протянул Суровцеву:
— Быстренько надевайте. Да не спите, не спите, голубчик! Спать надо по ночам, а не шастать по тайге… Гм! Ну-ка, живо смойте кровь со щеки! Откуда она у вас?
— Веткой, наверно, оцарапал, когда на платформе мчался, — сказал Иван. Так и не пришлось ему отдохнуть…
— Постарайтесь принять пристойный вид. Не то вас, чего доброго, самого за космического пришельца примут.
Они вышли и заторопились к залу. Суровцев несколько раз оглядывался на стену осенней тайги, пока она не исчезла за поворотом аллеи.
Да, он полюбил тайгу за годы пребывания в Зеленом. И она отплатила ему тем же. Разве не тайге, не чистой ее речке обязан он нынешним своим открытием?..
Аким Ксенофонтович торопливо шагал рядом, отчужденный, погруженный в какие-то свои мысли. «Сильно сдал Аксен, — подумал Суровцев, посмотрев на его заострившиеся черты, — Трудно ему вчерашний день достался. Потруднее, наверное, чем всем остальным».
Сердце Ивана сжало сомнение. Петрашевский, не задумываясь, взял всю ответственность за возобновление испытаний на себя. Он поверил в расчеты Суровцева. А что, если они окажутся ошибочными и Тобор погибнет на первом же препятствии?..
Утренние аллеи становились с каждой минутой многолюдней. Все торопились в одну сторону.
К ним пробился альпинист, как всегда, розовощекий и подтянутый. Он поклонился Акиму Ксенофонтовичу и пожал руку Суровцеву.
— Медведь ты, Костя, — поморщился Иван, потрясая слипшимися пальцами.
— С кем поведешься, — откликнулся весело альпинист.
— Это с кем вы, собственно, водитесь? — полюбопытствовал Петрашевский.
— С Тобором, ясное дело! — сказал Костя.
Они вышли на аллею, ведущую к куполу.
— Отдохнул за ночь, Вано? — окликнул Суровцева кто-то из вестибулярников.
— Как сказать… — процедил тот, пожав плечами. Ему не хотелось ни с кем говорить, он и сам, подобно Тобору, чувствовал себя, словно студент перед решающим экзаменом.
Костя взял под руку приотставшего Суровцева и сказал вполголоса:
— Зря я, выходит, волновался, что экзамен Тобора приостановят.