Зато другая бойня вызвала, вероятно, больше ужаса, чем одобрения. Некоторые из младших у-диби, находившиеся при дворе, стали подглядывать, когда король ласкал девиц в своей хижине. Их предупредили, что такие поступки караются смертью, но виновные всякий раз ускользали от стражи, смешавшись с толпой друзей. Об этом доложили королю.
— Убейте их всех, — сказал Чака, — всех до одного, и тогда я обрету покой, а смерть их послужит уроком другим. Мальчикам размозжили черепа.
Одна из женщин гарема родила ребенка. Беременность и роды были скрыты от короля, и он узнал о случившемся, когда ребенку исполнилось уже шесть месяцев.
— Итак, этот ребенок считается моим? — спросил король у матери.
— Да, о король! — ответила женщина дрожащим голосом.
— Не скажешь ли ты мне, когда я спал с тобой, чтобы это могло произойти? — очень тихо спросил Чака.
— Это было давно, — ответила она еле слышно.
— Можешь ты припомнить какие-нибудь подробности? Например, кто из других женщин находился с нами в хижине?
Ответа не последовало.
— Ты прекрасно знаешь, что мы с тобой только немного побаловались. От этого ты никак не могла забеременеть. Что ты скажешь?
Женщина молча уставилась в землю.
— Многие из вас развратничают со сторожами и воинами. Некоторые из тех, что поглупее, беременеют, а затем пытаются подкинуть мне чужого ребенка>[132]. Ты тоже так поступила. Будешь отрицать?
Несчастная ничего не сказала.
— Говори! — заревел Чака, но она застыла в молчании.
Тогда, совершенно потеряв самообладание, Чака схватил ребенка за ноги, размахнулся и размозжил ему голову, ударив ею об пол.
Несчастная мать оцепенела от ужаса. По знаку короля палач и ей раздробил палицей череп.
Однажды Чака спросил человека, приговоренного к смерти за нарушение правил о трауре:
— Что хорошего оставляешь ты на земле?
— Могучий Слон, — ответил тот с приличествующим случаю тактом. — Я оставляю своего короля. И еще я оставляю ребеночка, который только начинает улыбаться, и телка, который начинает резвиться. Услышав это, Чака растрогался и приказал отпустить осужденного.
После смерти матери Чака проводил много часов в обществе одной Пампаты. В своей обычной спокойной манере она не столько словами, сколько молчанием и слезами упрекала его за лишние казни.
— Ты одна, Пампата, искренне горюешь по моей матери, которая «ушла вниз», — сказал он ей однажды.
— Я горюю, потому что знаю: она несчастна из-за этих жестоких казней, которые, конечно, наполняют ее сердце ужасом.
— Ты говоришь верно, но я был болен. Боль в моем сердце уступала только боли в голове, которую сверлили мозговые черви.