— Бен Ладен здесь? — Я молчал, хотя знал, что это ко мне.
— Эдик, ты тут?
— Тут.
— Сочувствую, прими мои соболезнования. Сказали, что Наташа умерла.
— Да, — сказал я. — Спасибо.
Сам я подумал, откуда он узнал, что Наташа умерла? Он сидит на «спецу» в подвале. Телевизоров там не водится. Вероятнее всего, с ним говорил конвой.
В суде, когда нас подняли в зал, о смерти Наташи мне сообщил адвокат Беляк. Я сказал, что знаю.
— Ты как себя чувствуешь?
— Нормально, — сказал я.
Судья Матросов открыл заседание суда. Затем он попросил меня встать.
— Савенко, вы в силах участвовать в процессе?
— В силах. Все нормально, — сказал я.
Я с раздражением подумал, что ничегошеньки не чувствую. Монстром стал. Притупили во мне всё.
Однако, возвращаясь после заседания в «стакане», в темноте я сочинил и нацарапал наобум ручкой стихотворение, эксцентричное такое, голое и ужасное, о мертвой жене. Я его печатал, но тут будет к месту его процитировать.
Где-то Наташечка
Под теплым мелким дождичком
Идет сейчас босая
А выше над облаком
Господь играет ножичком
Блики на лицо ее бросая.
«Бу-бу-бу-бу-бу-бу!» «Ба-ба-ба-ба-ба-ба!» —
Так поет Наташечка нагая.
Выпятила девочка нижнюю губу
Мертвенькими ручками болтая
И ножками тоже помогая…
Поспешает в направленьи Рая
Мокрая Наташечка нагая
Страшноватенькие строки из меня тогда вылились. Ведь правда?
А видел я ее в последний раз в другой тюрьме. В Лефортово: 30 октября 2001 года. Не могу отказать себе в противоречивом поступке, точнее даже, в злодеянии — процитирую сам себя из книги «В плену у мертвецов», потому что если начну сейчас вспоминать то последнее лефортовское свидание с ней, то наверняка смягчу свое видение, поскольку она мертвая. Тогда она была живая, после свидания она ушла (вместе с boy-friendoм-наркоманом, он ждал ее за пределами тюрьмы, беседуя с адвокатом Беляком), а я пошел в камеру. Свидание это тоже могло бы быть предметом жгучей зависти и ревности Достоевского, если бы он был жив. Стеклянная и деревянная, как резные фольклорные ложки, клетка для свиданий почему-то находилась на территории выполненного в стиле «китч» тюремного кафе. Кафе ли пристроили к клетке для свиданий, или клетку позднее пристроили зачем-то к кафе, я не знал тогда и сейчас не знаю. Но все это выглядело отчаянно дико, как сауна. В дополнение к дикости два огромных, жирных лесных пейзажа украшали большую стену «кафе Лефортово», как я его мысленно назвал: толстые деревья, болотце между ними, ряска цвета хаки…
Там была дверь, отъездная, как в купе железнодорожного вагона. Я зашел. Сел на лавку. Передо мною была «уютная», домашняя, завитыми рогаликами решетка. Слева на стене — телефон. Через него мы должны были сообщаться с Натальей Медведевой в этой атмосфере сумасшедшего дома-сауны. Теперь цитата: