Мефодий долго и внимательно, точно сравнивая их, смотрел то на приятеля, то на Ирку, которая изо всех сил делала вид, что ничего не слышит, хотя щека и ухо у нее были уже пунцовыми, а потом очень быстро и точно ударил приятеля в подбородок. Это тоже был (включая нарезку колбасы) урок Эди Хаврона, который до неудач с матрешками и буденновками года три прозанимался в секции бокса. «Бросай кулак без усилия, как камень. Сила удара в ноге и повороте корпуса», – учил он.
Удар получился неожиданно сильным. Мефодий едва не вывихнул кисть. После удара приятель осел на асфальт как мешок с навозом. Он сидел на асфальте и тряс головой. В горле у него булькало не совсем еще затихшее ржание. После этого он, собственно, и перестал быть приятелем. Зато у Мефодия появился первый в жизни друг – Ирка.
Они сидели на кухне и ели мороженое, болтая о всяких пустяках. О том, что его выпроводила из дома Зозо, ожидавшая своего борова, Мефодий не упоминал. Он терпеть не мог жаловаться. В том, кто жалуется, даже имея повод, изначально есть нечто жалкое – это он усвоил довольно давно. Ирка тоже никогда не жаловалось – и это объединяло их гораздо сильнее, чем если бы они каждую встречу рыдали друг другу в жилетку.
– А как твой сон? – вдруг спросила Ирка.
Мефодий напрягся:
– Ты о том сне?
– Ага.
– Ну бывает иногда. Не очень часто, – неохотно сказал он.
– Все те же?
– Да. Но мне не хочется об этом вспоминать.
Но все равно невольно вспомнил, и настроение сразу поползло вниз, как червяк, которому не понравилась Эйфелева башня. Это был один и тот же отвратительный сон, который он видел один-два раза в месяц. В этом сне он стоял перед глухо закрытым свинцовым саркофагом с оттиснутыми на нем древними знаками и смотрел на него. Мефодий не знал, что там внутри, но ощущал, что нечто страшное, нечто такое, на что нельзя смотреть и что ни в коем случае не должно вырваться. Но при этом не мог отвести от него глаза. И самое ужасное, что под его взглядом свинец саркофага начинал плавиться. Но всякий раз Мефодий просыпался прежде, чем тому, что было в саркофаге, удавалось вырваться.
Однажды он даже закричал во сне, разбудив Зозо и Эдю. Эдя был так удивлен, что даже не ругался.
– Я тебя отлично понимаю, приятель! Мне самому снятся кошмары. Как-то приснилось, что мою ногу заказали к ужину с овощным рагу, и при этом – просекаешь наглость? – потом все время морщились и утверждали, что мясо пережарено! – сказал тогда он.
Они еще немного поболтали, пока наконец около десяти Мефодию не позвонила Зозо.
– Иди домой. Я тебя жду, – сказала она.