Боров засопел, переваривая сложную угрозу. В его тесной черепной коробке затеялся целый реслинг мотиваций, однако желание рассчитаться с Мефодием размазало по рингу возможность поставить на место наглую девицу со странным именем.
– Не путайся под ногами! Этот малолетний уголовник проколол мне две отличные покрышки! – буркнул он, встряхивая Мефодия как грушу.
– Целых две покрышки? Мраку мрак! Мои соболезнования в связи с потерей механического родственника! – ужаснулась Улита.
– Чего? – не въехал боров.
– Построй себе нерукотворный памятник! К нему не зарастет проезжая часть! – продолжала девица. Она явно глумилась и над боровом, и над Мефодием, и одновременно над собой. Такая вот круговая стрельба.
Куцые бровки «принца», гневно странствуя навстречу друг другу, образовали на лбу бульдожью складку.
– Прочь пошла, толстуха! – рявкнул он, сделав ей навстречу угрожающий шаг.
Этого делать не стоило, потому что тотчас девица шагнула к нему.
– Кто толстуха, я? Почему мы, толстые люди, вечно обязаны слушать эти гадости? Наши царственные пропорции пытаются опошлить самым подлым образом! И главное, от кого я это слышу? От Аполлона Бельведерского? От красавца Прометея? От качка Геракла? Ничуть! От жалкой помеси поросенка с клавиатурой компьютера! От ходячего кладбища котлет! Сливного бачка для пивных банок, который промазывает кремом складки на своем диатезном пузе! – оскорбилась Улита.
Боров гневно захрюкал. Девица загадочным образом попала в самое больное его место. Волоча за собой Мефодия, он метнулся к Улите. Показывая, как она испугалась, девица задрожала и, рухнув на колени, заломила руки.
– Как ужасен взгляд его! Что за жуткие мысли таятся под этим низким угреватым лбом! Мамушки-нянюшки, где мой стилет? Я хочу заколоться! Заодно захватите ведро яда, если перо, как в прошлый раз, сломается о мое каменное сердце, – театрально завыла Улита.
Для увеличения эффекта она хотела уронить бутерброд, но посмотрела на него и передумала.
– Короче, я угрызаюсь тоской и умираю в страшных судорогах! Считай это выражением моего «фу»! – пояснила она обыденным голосом.
– Ты что, чокнутая, да? Истеричка? – испуганно спросил боров.
Его пальцы, так и не сомкнувшиеся на руке Улиты, вхолостую загребали пространство. Его серое вещество было перегружено непредсказуемым поведением странной особы. Мефодий, признаться, был удивлен ничуть не меньше, хотя в этом матче девица явно играла на его стороне. На самой щемящей душу ноте она вдруг встала на ноги и, брезгливо плюнув, отряхнула колени.
– Хамство какое! Играешь для них, стараешься, и хоть бы в ладоши кто хлопнул! Хоть бы один свин!.. Это и к тебе, Буслаев, относится! Тоже мне трагический подросток! Мефистофель из детского сада!