— И как? Правда, что на ощупь они похожи на змей?
— Ничуть. Женщина как женщина… И я уже отдал приказ избавиться от нее.
— О!
Что правда, то правда. Диллайн любят такие шутки Сегодня жертва смеется и танцует, и ты держишь ее за руку и обнимаешь за талию, уже точно зная — послезавтра ее не будет. Очень будоражит кровь, очень.
— Она — лишняя фигурка в этой игре, — пояснил как бы нехотя тив. — Толка никакого, только мешает: раздражает Атэлмара, вмешивается в дела острова Тэлэйт и слишком много знает о замыслах Лердена Гарби. К тому же Янамари тогда отойдет ее старшему сыну, который не шуриа, что устраивает всех.
И дама Сар вынуждена была согласиться: чем меньше шуриа, тем лучше.
Каждый следующий день становился длиннее и теплее предыдущего. К Санниве подкрадывалась весна. Осторожно-осторожно, словно орешниковая соня к гнезду лазоревки. Но закованная в каменную броню столица Великой Империи держала зимнюю оборону, тщательно оберегая каждую льдинку, как ролфийские князья — свои награбленные сокровища: в древних узких переулках еще кое-где лежали сугробы черного, ноздреватого снега.
Прятались от солнечных лучей призраки мертвых и забытых, и, напротив, оживали природные духи. Выезжая на прогулку в Императорский Цветочный парк, Джона чуяла незримое присутствие духа Валмиры — озера, на берегах которого расположилась столица Синтафа. Недаром на древнем гербе города изображалась дева с серебряной чашей, наполненной голубой водой. Все аллеи знаменитого на полмира парка вели к набережной с ее клумбами, статуями и экзотическими пальмами в кадках. Здесь же торговали жареными орешками и горячей кадфой, чтобы гуляющие могли «заморить червячка» прямо на ходу. К счастью и удовольствию Джоны, ранним утром таковых в парке не наблюдалось, поэтому, проезжая верхом по широкой аллее и болтая о светских пустяках с одним из женихов — Хилдебером Рондом, она чувствовала легчайшие и нежнейшие прикосновения, похожие на дуновение ветерка Шуриа видела мерцающий туман над землей и слышала тихие ласковые голоса. Это пробуждалась от зимнего сна земля Джезима — земля проклятых. И те же соки, коими наливались почки деревьев, текли в крови у Джойаны Алэйи. Бледнеющий зимой рисунок на коже живота — цветок-змея — стал ярким и отчетливым, словно вокруг пупка женщины свернулась кольцом золотисто-зеленая химерная тварь. Каждая чешуйка видна, каждая прожилка. Он, этот рисунок, появляется в детстве, пока шуриа спит летаргическим сном, и становится знаком посвящения одной из стихий. Так Джезим метит своих обреченных детей, чтобы те из них, кто носит на теле змею-цветок, могли воззвать к любой другой стихии, кроме самой Земли. Ибо они сами и есть Земля.