— Удэйн эрн-Кармел, наш Священный Князь! Бесстрашный воин, он сражался и побеждал — о-о! — Пыхтя, Грэйн отскабливала дно повозки ножом, ибо тряпка тут не помогала. — Его жизнь отдана ради ролфи, предательство и вероломство сгубило его — о-о! — и с особенным чувством разгибаясь и утирая предплечьем лоб: — Но прокляты навеки его убийцы — о!
Выпряженный и вычищенный мул прядал ушами в такт. Не то чтоб Грэйн по должности приходилось часто иметь дело с мулами, но в форте Логан в комнате справа жила возчица, а потому эрна Кэдвен поневоле была в курсе, как правильно разместить на спине седелку, пристегнуть вожжи и расправить шлею. Знала она также, что мулы, даже в таком возрасте, как этот трофейный, гораздо выносливей лошадей, а потому надеялась, что бедная скотина еще послужит. Никакого корма для животного Грэйн в повозке не нашла, и бедняга довольствовался пока чахлыми пучками прошлогодней травы, от которых гневно отвернулась бы любая лошадь. Эрна Кэдвен скормила мулу подсоленный сухарь и клятвенно пообещала в ближайшем же селении накормить от пуза. А подогнать сбрую можно попробовать и самой. В общем-то, последовательность действий, для того чтоб запрячь и выпрячь упряжного мула, Грэйн хоть и смутно, но помнила… Даст Локка, доходяга не будет слишком страдать от неумелых рук ролфи! И, в конце концов, эрна Кэдвен будет его нормально кормить. А пока…
— Удэйн эрн-Кармел, наш Священный Князь, ведущий ролфи к победе и славе — о-о! — Ну хоть что-то в этой повозке было не сломанным! Грэйн залезла под кибитку — или фургон? Впрочем, какая разница! Главное, не телега, ибо есть над нею хоть рваный, но все же тент! — и проверила состояние осей и колес. Вот уж что в походных условиях она точно не сможет починить. И тогда пришлось бы превращать упряжного мула во вьючно-верхового, что создало бы множество дополнительных сложностей. — Он не мог терпеть унижения детей Морайг, он смел шуриа со своего пути — о-о!
А дальше песня становилась слишком грустной, ибо повествовала уже о Кинэйде Злосчастном, приходе диллайн. проигранных битвах и веках поражения. Но Грэйн честно спела и эту часть. Шуриа же все равно не понимала ни полслова!
Закапывать труп женщины-бродяги было некогда, да и нечем. Поэтому эрна Кэдвен попросту оттащила раздетое тело подальше в кусты, а потом туда же отволокла гнилые тряпки и прочий мусор, найти применение которому не смогла бы даже ролфийская походная изобретательность. Из оставшихся у костровища срезанных ветвей Грэйн соорудила веник-«голяк» и тщательно вымела стоянку. Оставшиеся от бродяг… иные ароматные следы, наложенные чуть ли не в костер, ролфи закапывала погнутой оловянной миской, отмывать которую у нее не было ни времени, ни желания. Унылое и грязное это занятие эрна Кэдвен разбавила кое-чем повеселее, чем плач по великим эрнам. История влюбившегося в шуриа и заживо сгоревшего безумного древнего эрна некогда вдохновила множество ролфийских сочинителей на самые разнообразные по форме и манере исполнения произведения, от горестных до развеселых и местами непристойных. Грэйн, хоть и сама немало озадаченная этим фактом, всем героическим сагам предпочитала залихватскую, с посвистом, откровенно казарменную песенку «Про безумного Эйккена», хоть и заменяла в ней совсем уж неприличные слова близкими по смыслу.