— Помнишь, Marie, наш разговор на этом месте в тот вечер, когда он нас здесь встретил?
— Могла ли я забыть! То была как бы программа твоей жизни, но программа ложная, от которой теперь ты сама отступишь.
— Нет!
— Как? А наш утренний разговор в саду?
— Разве одно противоречит другому?
— Однако же, бедное, расстроенное дитя, ты мне призналась, что его любишь.
— О, люблю, — с чувством сказала Юлия, — и верю, что это первая и последняя моя любовь.
— А те долгие испытания?
— Погоди, они только теперь начнутся.
— Ты говоришь, что любишь, и неужто у тебя достанет силы?..
— Собственно потому и достанет, что люблю. Я хочу так обезопасить, так обеспечить себе эту любовь, что Бог знает, чем готова пожертвовать. Я знаю, что он уже любит меня, как и я его; но будет ли любить, сохранит ли постоянство? Могу ли надеяться, что он мой навеки?
— Что же вечного в жизни?
— Век — наша жизнь, а кто знает, как долга жизнь.
— А ты будешь ее тратить на испытание!
— Так должно.
— Разве недовольно для тебя его взора, слова и неописанного чувства, которые говорят, что он любит тебя?
— Нет! Я хочу знать, выдержит ли его любовь испытания.
— Юлия! Ты любишь его только головою. Юлия оскорбилась.
— Не знаю, но ты, холодное существо, никогда никого так любить не будешь.
— О, никогда и никого, — отвечала Мария и тише, грустно повторила сама себе: — Никого, — никогда!
Слезы навернулись на ее глазах.
Юлия скорей почувствовала, услышала, нежели увидела те слезы в голосе Марии и бросилась в объятия к подруге.
— Прости, прости меня! Бедная я! Даже слова мои поражают; что же после этого любовь!
— Может убить, — тихо сказала Мария. — Скажи мне, ты серьезно говорила об испытаниях?
— Послушай, Marie, я, по-вашему, дитя, но я убеждена, что умом и чувством я достигла предела, за который не перейду уже. Я упряма, вы говорите, но это оттого, что имею собственное убеждение; знаю, чего хочу, а чего хочу, должна иметь непременно. Любовь — важнейшая цель моего существования, но она не похожа на ту, какую видим обыкновенно: не раздушенная в черном фраке, в парижских перчатках. Нет! Я готова для нее всем пожертвовать, но хочу, чтобы и я все для нее составляла. Председатель лишит меня наследства, я буду почти бедна, но не забочусь об этом, а хочу быть счастливой и уверенной, что тот, кому отдам себя, будет осуществлением моего идеала.
— Что же убеждает тебя, что первый для кого забилось твое сердце — именно тот, кого ты ожидала?
— О, я люблю его, чувствую это; но любя, трепещу и путаюсь. Пока скажу ему то, что просится из сердца, я должна быть уверена, что он любит меня всей душой, что все посвятит для меня.