— Чего это Уляна прибежала?
— Оксен сегодня вернулся, — сказал другой, — уж не побил ли ее?
— Ага, — прибавил третий, и есть за что. Ой, знаю и я кое-что, знаю…
— Будто и мы не знаем, — заметили другие. — Не утаится барская любовь, как кот в кладовой
— Нечего толковать, коли не видели.
— Бабы не видели?..
— А что?
— Да что, лучше молчать.
Между тем в сенях Уляна со слезами просила сестру, чтобы она спрятала ее от мужа. Надеялась она найти в ней участие, но ошиблась. Сестра Уляны, Мария, была также красавица и когда-то дворовая; далеко, однако ж, не такая, хоть и не менее красивая. Она уж знала, что делалось, и завидовала сестре, потому что муж ее был калека, который смотрел и ничего в избе не видел кроме миски на столе, и потому она была бы рада, коли барин приволокнулся бы за ней. Она очень холодно приняла жалобы и плач сестры.
— Муж меня прибил и станет еще бить, как поймает, — говорила Уляна. — Он напился в корчме и привязался.
— Ну, так что же? — ответила сестра. Или у тебя самой нет рук, чтобы отплатить ему?
— Да ведь он не один.
— А за что же они к тебе привязались? — спросила Мария, притворяясь, что ничего не знает.
— Ах, разве я знаю!
— Неужто не знаешь?
— Как, чай не знать, — прибавила одна старуха, качая головой, — коли и мы уж знаем.
— Это верно за то, что ты беспрестанно на двор ходила.
— Разве я охотой ходила? Разве можно не идти, когда требует управительша?
— Уж ты все к управительше ходишь, — прервала ее старуха, — а между тем я тебя на мызе никогда не вижу; мало ли я там ночей ночевала!
И старые бабы стали между собою толковать, шептаться, а Уляна стояла и плакала, закрывая лицо концом измятого фартука. В воротах послышались голоса Оксена и Павлюка. Бедная женщина взошла по лестнице на чердак, а бабы вернулись в избу.
— Добрый вечер, — сказал Оксен, переступая в эту минуту порог. — А не было ли здесь моей Уляны?
— Была, да ушла, — ответила поспешно ему старуха.
— Когда, давно?
— Вот только что была, что-то потолковала с сестрой, да и пошла.
— Точно пошла?
— Да уж точно. Крест на мне, что пошла. А вы что ж ее ищите? — прибавила старуха, подперев рукой подбородок.
— Так, домашнее дело, — отвечал Оксен. — Пойду, поищу ее. Ты здесь останься, Павлюк, и стереги ее хоть до белого дня. Может быть, она спряталась где-нибудь.
— Не бойся, — ответил Павлюк, — уж я не отойду.
— Так взойдите же в избу, — отозвалась ему Мария, сестра Уляны.
— Нет, я себе тут посижу на завалинке и постерегу.
Бабы уселись за брошенные прялки, но уже не пели. Мужики молча плели лапти.
Прошло много времени, пока первая песенница затянула опять заунывную песнь, к которой мало-помалу пристали голоса всех, сначала тихие, потом все громче, будто невольно вырывающиеся из сдавленной груди.