Дмитрий Дмитриевич сидит бледный, нервничает, но к нему никто не подходит из начальства — слава богу. Я с ним рядом сидел, так немножко его оберегал в этом смысле.
Минут через двадцать он вопрошает:
— Как же быть? Как же быть? Громадский придет, он споет? Посмотрим, как споет, если на репетиции плохо споет, то отменим премьеру.
Появляется Громадский. Мы его — хлоп и за шкирку. Начинает репетировать. Ну, раза два-три ошибся, но потом все пошло хорошо. И в этот момент меня к телефону. Машут: министр культуры Попов. Я остановил репетицию и пошел в дирижерскую комнату. — Ну как там симфония? (На «ты», конечно.) — Репетируем. Будет петь другой солист. — А что, первая часть у тебя не вызывает сомнений?
— У меня не вызывает.
— Угу… А как себя чувствуешь-то?
— Я чувствую себя отлично.
— А, может быть, без первой части сыграть симфонию. Может, подскажешь композитору?
В. Р. Я слышал версии, что Вы предложили ему в этом случае дирижировать самому.
К. К. Нет, нет. Я сказал:
— Алексей Иванович, симфония задумана как единое целое. И если мы выкинем часть, то ее играть нельзя, тем более сейчас. Если мы выкинем первую часть, о которой все знают, то мы только подчеркнем ажиотаж, и это вызовет совсем ненужное любопытство.
— Ну, как знаешь.
Я вернулся на место и продолжил репетицию. Громадский справился, и вечером премьера состоялась!
В. Р. А как эта «дубовая роща»?
К. К. Было забавно наблюдать, к примеру, как вел себя Вартанян, когда зал взорвался аплодисментами… Кстати, когда после первой части были попытки захлопать, я остановил резким движением аплодисменты для того, чтобы не дразнить гусей, чтобы не было демонстрации никакой и не прерывать формы.
После симфонии все вскочили, значит, и начальству пришлось встать. Вартанян со своим сыном страстно, поглощенно разговаривали, повернувшись боком друг к другу, так держа руки, будто хлопая, но не хлопали, чтобы никто из начальства не мог сказать ничего.
В. Р. Он уже был тогда замом?..
К. К. Он был всегда. Не заместителем, а начальником Главка музыки.
Симфония прошла со страшным резонансом. Причем резонанс был двойного сорта, даже тройного. И музыкальный резонанс, и политический, потому что не столько «Бабий яр», сколько, я считаю, вопрос более острый в «Страхах», или «В магазине», или в «Карьере». Евтушенко в то время фрондировал и посылал стрелы во все стороны нашей жизни. Симфония о гражданственности. И характерно, что потом, между прочим, когда исполняли ее, испортили первую часть. О первой части забывают. И «В магазине» нельзя исполнять, потому что перебои с продуктами, стоят в очереди и там обсчитывают, а это для нас нехарактерно, да «их обсчитывать постыдно, их обвешивать грешно». Потом «Страхи» — про Сталина нельзя плохо говорить, потому что теперь… Вот симфония, которая вечно будет вызывать беспокойство.