Белл снова тяжело вздохнул.
— И это, юная леди, возвращает нас к самому важному вопросу, связанному с его помешательством. К вопросу, не дававшему покоя всем нам в свое время, но полностью проигнорированному теми, кто впоследствии писал учебники истории. Вопрос этот столь очевиден, что вы сейчас изумитесь: как же я сама до этого не додумалась? Видите ли, Дестри спятил почти за три недели до того, как мы с ним повстречались. В течение этих недель каждому было известно, что он неуправляем. Что он опасен. Каждый понимал: его необходимо поймать и подвергнуть лечению, в крайнем случае убить, пока он дров не наломал. И никто из тех, кто тогда работал здесь на шесть правительств и четыре крупнейшие корпорации, не был готов пригласить его к себе, предоставить на ночь теплую постель, починить скафандр, снабдить всем необходимым для жизни и поутру отпустить на все четыре стороны таким же неизлечимым и буйным. Это было бы совершенно безответственным поступком, вплоть до социопатии.
А вот теперь сложите все, что вам уже известно, и задайте очевидный вопрос.
— Как ему удалось так долго продержаться?
— Ну да: где он, черт побери, воздух брал все это время?
* * *
Проходит семь минут после того, как Малькольм Белл выстрелил Кену Дестри в голову. За это время он успевает взглянуть на труп с нескольких сторон. Плача, опускается рядом на колени. Встает и ходит по кругу, словно в надежде, что при очередном обходе скорченный у его ног мертвец воскреснет. Не желая верить собственным глазам, пятится, поворачивается спиной к убитому, даже топчется на месте, сложив на груди руки, как будто изображает человека на остановке в ожидании автобуса номер девять. Ему даже представляется, что Дестри все-таки не умер. Вот сейчас он восстанет чудовищным зомби и нападет со спины…
«Не дури!» — гневно приказывает себе Белл. Но в такой безумный день любая чертовщина кажется возможной, поэтому он оборачивается, ожидая увидеть Дестри либо лежащим, либо атакующим. Судьба, однако, к нему добра — по крайней мере настолько, что избавляет от подобного кошмара. Он не реагирует на панические голоса из шлемофона, требующие доложить обстановку и уверяющие, что подмога уже совсем рядом. После он ответит, что пребывал в шоке и попросту не воспринимал этих воплей. Неправда, он просто не хочет ни с кем разговаривать — так как едва ли способен сейчас выдавать нечто осмысленное, относящееся к делу или хотя бы членораздельное.
Ему бы дождаться обещанной подмоги, сбыть с рук покойника, вернуться в барак и месяца на полтора провалиться в сон.