Как ни старался Можайский уклоняться от приглашений к обеду и завтраку, ему все же приходилось бывать в свете. Бывал Можайский в тесном кружке, который собирался в доме Ольги Александровны Жеребцовой.
Приехал в Лондон знакомый по Петербургу, и особенно по компании во Франции, Сергей Григорьевич Волконский. Они встретились в доме Жеребцовой и тотчас уединились в угловой гостиной. Вспомнили Суассон и битву под Краоном, которая стоила жизни многим храбрым, вспомнили и других доблестных воинов, которым не привелось увидеть триумф русских в Париже. Волконский знал покойного Фигнера и скорбел об его смерти.
— Он привлекал к себе внимание с первого слова, — говорил Волконский, — наш фельдмаршал имел редкий дар разгадывать людей и недаром назвал он Фигнера человеком необыкновенным… Какой дерзновенный, неукротимый ум, какая натура страстная и безжалостная порой! Какой непреклонный характер! Бог знает, что бы с ним было, останься он жив. Он строил планы один другого дерзновеннее, и ежели бы пришло время их осуществить, не задумался бы ни на мгновение.
— Я обязан ему жизнью, — сказал Можайский, — обязан ему и тем, что он, сам того не подозревая, заставил меня размышлять о мистической философии и братьях-масонах, не обманывая себя иллюзией. Он не терпел метафизики.
— Еще бы! — улыбнулся Волконский. — Правду сказать, наш разговор ночью, в Суассоне, напомнил мне рассуждения Фигнера. В ваших речах о братьях-масонах была его язвительность и ирония. Но вот что… Я еще в тот раз хотел опросить вас… Я вижу у вас перстень. Эмблема мне знакома…
Он взял руку Можайского.
— «Si todias, in venies» — «Если пронзишь, то найдешь…» Корона, пронзенная кинжалом.
— Это дар одного друга.
— Он поляк? — спросил Волконский. — Извините мое любопытство, но это масонский знак — знак дожи Фемиды в Варшаве.
Это было неожиданностью для Можайского, но он промолчал.
Они заговорили о том, что волновало в то время Лондон — о народном возмущении против закона, запретившего ввоз в Англию зернового хлеба.
— Мы свидетели яростной борьбы. Голодный желудок воюет против тугого кошелька. Я видел на стенах домов надписи: «Хлеба или крови». Тысячные толпы собираются у парламента. А цены на хлеб все поднимаются, и от этого обогащаются землевладельцы. Вы долго жили в Англии и знаете эту страну. Что, по-вашему, можно ожидать?
Можайский подумал и сказал:
— Прочтут народу закон против мятежей. Прочтут раз, другой, третий, а потом войска будут действовать оружием. Вот вам и представительное правление, древнейшая конституция. Аристократия творит, что ей заблагорассудится…