Утром другой участник "хеппенинга" приходит к замшелому валуну у дома, где жили и погибли Трумпельдор и его товарищи, и наклеивает на валун заголовки, вырезанные из забытых газет, некогда разнесших весть о трагедии в Тель-Хае. Третий идет в дом и ставит на пол тарелки, налитые краской цвета крови.
На дворе меж тем колдуют поклонники чистого окруженизма. Среди них творит и любитель-скульптор из киббуца, приверженец древней истории. Он методически закапывает в землю бюсты своей работы и методически раскапывает их. Вместе с ним переживает радость археологического открытия компания самодеятельных гитаристов, по такому случаю бросивших тренькать на гитаре.
Тем временем на центральной площадке, отведенной под показательные выступления мэтров, разражается крупный скандал. Площадку попытался оккупировать студент художественного училища "Бецалель". Он привез из Иерусалима тюк полиэтилена, а также компрессор. По мере того, как полиэтилен надувался, перед глазами публики из тюка вставало нечто вроде лошади, которая толчками росла вверх, постепенно принимая очертания жирафа. Однако администрация мастерской под открытым небом не потерпела незваное зоопроизведение на почетном месте. Она выдернула вилку компрессора из розетки. Как только компрессор задохнулся, жираф вздрогнул, обмяк и спарашютировал на своего создателя под восторженные аплодисменты публики.
Наплевав на все окружансы, она зааплодировала ею же созданному народному театру, постоянно действующему в Израиле, хотя нигде постоянно не прописанному.
Черный ирис — эндемное растение, растет только в Израиле, да и то не повсюду, а лишь на горе Гилбоа и еще на берегу моря под Наталией. Его исчерна-лиловые лепестки с вишневым отливом колышутся по ветру, поражая странным сочетанием полевой простоты с изысканной экзотикой.
Цветок черного ириса дает некоторое представление о внешности Ирис Шитрит. Живет Ирис в Бат-Яме, ей девятнадцать лет, отец ее марокканский еврей, у Ирис есть еще две маленькие сводные сестры от второго брака отца. Как все девушки ее возраста, Ирис проходит военную службу. Служит она на радиостанции Цахала. Накануне Пасхи Ирис постучалась в кабинет начальника станции, журналистки Эдны Пеэр, и попросила газету:
— Я слышала, есть объявление о десятой годовщине происшествия.
— Какого? — не поняла Пеэр.
— Я ведь из Кирьят-Шмона, — сказала Ирис. — В Бат-Ям мы переехали недавно.
Десять лет назад, на третий день Пасхи в шесть утра, как всегда, ее отец вышел из Кирьят-Шмона на фабрику соседнего киббуца. Сквозь ровный шум станков Йосеф Шитрит услыхал выстрелы со стороны поселка. "Успокойся, не у тебя одного там жена и дети", — сказал ему мастер цеха, но отпустил домой. Шитрит побежал со всех ног и на бегу услышал чей-то крик: "Йосеф, в вашем доме террористы!" Не помня себя, он влетел на свою улицу: войска, полиция, пожарные машины, скорая помощь.