В блеске африканского утра караван медленно продвигался вперед, и в самом его хвосте возникло непонятное смятение, быстро распространившееся по всей его длине; лаяли собаки, слуги подбадривали мчавшегося к голове каравана всадника. Тот наклонился в седле к холке коня и управлял им локтями и коленями – шляпа на кожаном ремешке повисла на шее, ветер развевал черные волосы.
– Львенок ревет громче своего папы-льва, – хмыкнул Мбежане, с умилением наблюдая за всадником, который подскакал к первому фургону и осадил вставшего на дыбы коня.
– И рвет рты всем лошадям, на каких ездит, – проворчал Шон, с умилением глядя, как его сын отвязывает от седла и бросает на дорогу у фургона тушу антилопы. Два зулуса торопливо подобрали тушу, а Дирк Кортни заспешил туда, где у дороги ждали Шон и Мбежане.
– Всего одна? – спросил Шон, и Дирк остановил коня и повернул его, чтобы ехать рядом с отцом.
– Нет. Я свалил трех тремя выстрелами. Слуги несут остальных.
Считая в порядке вещей, что он, девятилетний, должен добывать для всех мясо, Дирк удобно сидел в седле, одной рукой держа узду, а второй подбоченясь в безотчетном подражании отцу.
Чуть нахмурившись, чтобы скрыть глубину своей любви и гордость, Шон незаметно разглядывал сына. Красота мальчика была почти неприлична, такие невинные глаза и безупречная кожа должны были бы достаться девочке. Солнце высекает из копны темных кудрей рубиновые искры, широко расставленные глаза обрамлены длинными черными ресницами и подчеркнуты тонкими линиями бровей. Глаза изумрудно-зеленые, а кожа золотистая – не лицо, а драгоценная маска. Но вот Шон посмотрел на рот и почувствовал легкую тревогу. Рот слишком велик, губы чересчур широкие и мягкие. И форма неправильная – как будто в любую минуту мальчик готов капризно надуть их.
– Мы сегодня весь день будем в пути, Дирк. Без остановок двинем до самой Претории. Поезжай назад и передай это кучерам.
– Пошли Мбежане. Он ничем не занят.
– Я велел это сделать тебе.
– Но папа! Я сегодня и так много сделал!
– Езжай, черт побери! – взревел Шон с напускной яростью.
– Я только что вернулся, это несправедливо... – начал Дирк, но Шон не дал ему закончить:
– Всякий раз, как я прошу тебя о чем-нибудь, ты артачишься. Делай что говорю!
Они смотрели друг другу в глаза – Шон сердито, Дирк упрямо и мрачно. Шон с отчаянием узнавал это выражение лица; предстояла очередная ссора – в последнее время их стало очень много.
Закончится ли она так же, как многие из их ссор? Придется ли ему признать поражение и вновь использовать хлыст? В последний раз это случилось две недели назад – Шон отчитал Дирка за какую-то мелкую небрежность в уходе за пони. Дирк в мрачном молчании дождался, пока отец умолкнет, потом ушел вдоль фургонов. Шон уже забыл о нем и беседовал с Мбежане, когда из лагеря вдруг донесся болезненный визг, и Шон бросился на звук.