В центре кольца фургонов стоял Дирк с красным перекошенным лицом. У его ног лежал маленький, еще не отнятый от матери щенок и скулил от боли – Дирк пнул его под ребра.
Шон в гневе отлупил Дирка, но даже в ярости воспользовался веревкой, а не хлыстом из жесткой кожи гиппопотама. Потом приказал Дирку отправляться в его фургон.
В полдень Шон послал за сыном и потребовал, чтобы Дирк извинился, но тот сцепил зубы и отказался. Шон снова высек его – опять веревкой, но на этот раз не в сердцах, а хладнокровно. Дирк не сломался.
Наконец Шон в отчаянии пустил в ход хлыст. Десять свистящих ударов Дирк выдержал молча. При каждом ударе он вздрагивал всем телом, но молчал. Шон порол его с чувством глубокой тоски, гнев и осознание собственной вины мутили взор; он механически поднимал хлыст, крепко сжимая рукоять и ощущая ненависть к себе.
Когда Дирк наконец закричал, Шон бросил хлыст, прислонился к стенке фургона и стоял тяжело дыша, с трудом справляясь с тошнотой.
Дирк плакал, и Шон подхватил его и прижал к груди.
– Прости, па, прости. Я так никогда больше не буду, обещаю. Я люблю тебя, я больше всех люблю тебя и больше так не буду, – кричал Дирк, и они вцепились друг в друга.
После этого никто из слуг много дней не улыбался Шону и не разговаривал с ним, только выслушивал и выполнял приказы. Ведь среди слуг не было ни единого, кто не стал бы воровать, лгать, мошенничать, лишь бы исполнить любое желание Дирка, не исключая Мбежане. И всякий (в том числе Шон), кто отказывал Дирку в его просьбах, вызывал ненависть.
Это произошло две недели назад. И вот сейчас, глядя на этот отвратительно кривящийся рот, Шон думал: «Что мне делать?»
Неожиданно Дирк улыбнулся. Такие резкие перемены в его настроении слегка удивляли Шона. Когда Дирк улыбался, это было так прекрасно, что противиться чувствам не было никакой возможности.
– Иду, папа.
Весело, словно по доброй воле, он повернул пони и поехал обратно.
– Хитрый маленький мошенник, – проворчал Шон для Мбежане, но в душе почувствовал себя виноватым. Он воспитывал мальчика в фургоне вместо дома; вельд служил Дирку классной комнатой, его общество составляли взрослые, по отношению к которым он по праву рождения считал себя господином.
Со дня смерти матери, вот уже пять лет, Дирк не ощущал мягкого влияния женщины. Неудивительно, что он рос таким диким.
Шон постарался отогнать воспоминание о матери Дирка. Оно будило чувство вины, искупить которую он не сможет до конца своих дней. Она мертва. И нет смысла вновь терзаться. Шон прогнал угрюмость, грозившую расправиться с пережитым несколько минут назад облегчением, свободным концом узды ударил лошадь по шее и поехал по дороге на юг, к низким холмам на горизонте, за которыми лежала Претория.