– Держись, jong [8], – негромко сказал Ян Паулюс. – Слезы для женщин.
И направил лошадь в узкий проход между мертвыми. Это пыль, и солнце, и пары лиддита – вот от чего слезятся глаза, сердито убеждал он себя.
Молча, без обычного для победителей торжества они подъехали к пушкам и рассыпались среди них. Прозвучал одиночный выстрел, и бюргер пошатнулся и оперся о ружье, чтобы не упасть.
Повернув лошадь и прижавшись к ее холке, Ян Паулюс поскакал к донге за пушками – стреляли оттуда.
Мимо его головы опять просвистела пуля, но Ян Паулюс уже добрался до донги. На полном скаку осадив лошадь, так что она присела, он спрыгнул с седла и ногой выбил ружье из рук английского солдата, схватил британца и поставил на ноги.
– Дурак, мы и так слишком многих убили, – закричал он солдату в лицо, с трудом подбирая английские слова, запинаясь от гнева. – Все кончено. Сдавайся. – Потом обратился к уцелевшим артиллеристам, прижимавшимся к дну донги: – Все сдавайтесь!
Очень долго никто из них не шевелился. Потом один за другим они медленно начали вставать и выбираться из донги.
Пока группа бюргеров уводила пленных, а другая принялась впрягать лошадей в пушки и фургоны со снарядами, из рощи мимоз показались английские санитары с носилками. Вскоре фигуры в хаки повсюду перемешались с бюргерами, отыскивая раненых.
Два санитара, темнокожие индийцы из медицинского корпуса, наткнулись на человека, лежавшего на левом боку. Они с трудом поворачивали его, и Ян Паулюс, передав поводья Хенни, пошел к ним.
В бреду раненый ужасно бранился и сопротивлялся попыткам индийцев наложить шину ему на ногу.
– Оставьте меня в покое, сволочи! – и кулак отшвырнул одного из санитаров.
Ян Паулюс, узнав голос и удар, побежал туда.
– Веди себя хорошо, или я тебя прибью! – крикнул он, подбежав к санитарам. Шон неуверенно повернул голову и попытался сосредоточить взгляд.
– Кто это? Ты кто? Убирайся!
Ян Паулюс не отвечал. Он смотрел на раны, и его затошнило.
– Дайте-ка мне!
Он взял у ошеломленных санитаров лубки и наклонился к Шону.
– Уходи! – закричал Шон. – Я знаю, что ты сделаешь! Ты ее отрежешь!
Ян Паулюс схватил его за руку и держал, а Шон вырывался и бранился.
– Я убью тебя, грязный ублюдок! Убью, только тронь!
– Шон! Это я. Посмотри на меня.
Шон медленно расслабился, взгляд его стал устойчивей.
– Это ты? Правда ты? – прошептал он. – Не позволяй им... не позволяй отрезать ногу. Как Гарри.
– Лежи спокойно, или я отшибу твою глупую башку, – проворчал Ян Паулюс.
Руки у него могучие, красные, как и лицо, – большие руки с неуклюжими пальцами, но сейчас они действовали осторожно и нежно, как мать обращается с ребенком. Наконец, взявшись за лодыжку Шона, Ян Паулюс посмотрел на него.