— Но на этот раз я видел кое-что пострашнее. Я видел, как людей сажали в машины и отправляли на Доронинский карьер. А я стоял на посту и знал, куда их везут, знал, но ничего не мог поделать.
Тимофей на минуту умолк и добавил потухшим голосом:
— Просто так, для общей справки, хочу сообщить: до войны я не мог равнодушно видеть, как режут курицу… Но это еще не все. — Он снова повысил голос. — Вчера я возвращался из одного села и услышал за своей спиной: "У-у, паскуда, ишь нажрал харю-то на немецких харчах". Это сказала старуха. Сказала и плюнула мне вслед.
После паузы Шерстнев добавил:
— Ну, сегодня я свободен от дежурства, устроил небольшой сабантуй. Пел, играл на гитаре. Люблю петь под гитару — это моя слабость. А ты любишь гитару, а?
Алексей обескураженно молчал.
— Понятно, презираешь. Ну, ну! Презирай! — продолжал Шерстнев тусклым голосом. — Вот что я тебе скажу. Зря я согласился надеть на себя эту маску. Она не для меня. Тут, наверное, нужен человек покрепче…
— Ты просто устал, — сказал Алексей. Он уже жалел, что взял слишком резкий тон. — А что касается белых ниточек, то у них есть еще одно свойство: при алкоголе терять ощущение опасности. Прошу тебя, не забывай об этом.
— Хорошо! — обещал Тимофей.
Наступила пауза. В тишине комнаты слышно было, как под тяжелыми шагами Шерстнева трещат половицы.
— Как Готвальд? — спросил Алексей.
— Вернулся, — пробурчал Шерстнев.
Валентин Готвальд жил с семьей в поселке Кровны, что в десяти километрах от города. Встречаться у него на квартире было опасно: незнакомый человек в такой крохотной деревушке сразу привлекал внимание.
Мастерская Афанасия Кузьмича была на людной улице: там было удобно встречаться, но последнее время гитлеровские агенты так наводнили город, что Алексей больше не считал возможным часто наведываться в ателье. Да и появление там Готвальда, немецкого военнослужащего, могло привлечь любопытство соседей и внимание шпиков.
Решили поступить иначе.
Как только Готвальд поедет по Витебскому шоссе одни, без пассажиров, он остановится на третьем километре от города, около разбитой гипсовой статуи пионерки. Там лес подступает к самой дороге. Спустив баллон и разложив инструменты у машины, Валентин отойдет за деревья, где его и будет ждать Алексей.
Уговорились, что за несколько дней до поездки Готвальда тот предупредит Шерстнева, а последний передаст через Афанасия Кузьмича условную фразу: "Блондинка ждет во столько-то".
Дня через три после разговора с Шерстневым Аня пришла к Алексею домой ее послал отец. Свидание Валентин назначил на три часа дня. Ровно в три Алексей был в условленном месте.