— А ты знаешь, что он прятал в кладовке?'
— Слышал.
— Такое видеть надо! Уникальные произведения искусства, старинные вещи. На несколько миллионов, эксперты говорят!.. Вот он и сидел как на раскаленных углях: узнаешь ты его — не узнаешь?
— Мог бы уехать.
— Писал заявление об увольнении, через неделю забрал его обратно. Может быть, уже тогда решил отправить тебя в мир иной?
— Он мог и умел бороться за себя. Из маленького слюнтяя Фимы вырос бульдог с мертвой хваткой.
— Хватка, да! На себе испытал, — покачал головой Горюнов.
— И действовал нагло, смело.
— Что ты! Не раз убеждался в его трусости, особенно физической. Однажды порезал палец, так ныл дня четыре, боясь заражения крови. Врача из терпения вывел. Но даже трус, приняв наркотик, может натворить черт те что!
— Недооцениваем таких, как он, Михаил Михайлович. К сожалению, не только мы с вами. Наркотики Ожников вряд ли принимал, — усомнился Донсков.
— Один взгляд на сокровища мог быть для него сильнейшим возбудителем. Ох, как грязно все это, Максимыч!
— Эксперты уверяют, что многие из мессиожниковских сокровищ далеко не высшего класса, особенно приобретенные им в последнее время.
Секретарша просунула голову в дверь:
— Михаил Михайлович, к вам просится женщина. Я ей сказала, что сегодня не приемный день.
— Кто такая, по какому вопросу? — нетерпеливо спросил Горюнов.
Зоя заглянула в маленький блокнотик:
— Лехнова… Галина Терентьевна.
— Галина? Нашлась! — воскликнул Донсков и порывисто встал.
Зоя, округлив глаза, с удивлением смотрела на своего начальника. Его длинноносое скуластое лицо медленно меняло цвет от мучнисто-белого до ярко-розового. Рука, энергично вытянутая к двери, застыла. Наконец пальцы ее начали шевелиться, и по их движению Зоя поняла: «Зови, зови». Она поспешно юркнула за дверь, и тотчас же ее любопытное круглое личико высунулось из-за плеча входившей в кабинет Лехновой.
— Здравствуйте! Знали бы вы, как я о вас соскучилась! Здравствуйте, Владимир Максимович! — Она поцеловала Донскова в щеку. — Здравствуй, Миша! — Горюнова обняла и прижалась щекой к его щеке. — Почему вы молчите? Не рады?
Лехнова похудела. Донсков привык видеть ее в уставной аэрофлотской одежде, а сейчас черный костюм из дорогой шерстяной ткани мягко облегал ее фигуру, скрадывая впечатляющие формы, делал ее стройной. Медно-рыжие роскошные волосы были скрыты под русым париком. Четкость линий парика, обрамляющих лоб и щеки, придавали лицу суховатость, но, когда Лехнова заулыбалась, это впечатление пропало: сломались жестковатые крылья бровей, огромные, затуманенные зеленым глаза вспыхнули; не знавшие краски губы, все черточки лица вдруг смягчились, выражая радость.