— Ты утверждаешь, Владимир, что буксировщик отцепил тебя далеко от цели? Так ли?
— Трос болтался под планером. При посадке я им зацепился за деревья и чуть не разбился.
— Ну, а представим такую картину: взрыв около самолета. Осколок режет трос или бьет по замку. Непроизвольная отцепка, и ты летишь с тросом под фюзеляжем. А?
— Рядом с нами ничего не взрывалось. Ближе трехсот метров ни одной вспышки!
— Триста для осколка не расстояние — летают и дальше. А оторваться в этой кутерьме ты не мог? Может, понервничал, упустил из вида самолет, допустил большой провис троса, а потом рывок… А?
— Вы, товарищ майор, сомневаетесь в достоверности моего донесения? Я неправильно написал?
Маркин задумался, медленно скатывал в трубочку лист исписанной бумаги, опомнившись, развернул, разгладил его.
— Понимаешь, Владимир, с твоей точки зрения, может быть, все правильно, но факты — упрямая вещь. Давай представим, что мы поверили тебе. Значит, офицер Костюхин — трус! Даже больше — предатель, дезертир с поля боя! Его расстреляют. Вдумайся в это слово… Был — и нет человека. И если бы это касалось только его… Понимаешь? У него есть отец, мать… жена, теперь… может быть, дети. Достаточно ли у нас для приговора оснований? Только твой рассказ. А на его стороне факты.
— Какие же, товарищ майор?
— Он привез и сдал кусок перебитого троса с кольцом от самолета. Вот и получается: прав ты, что садился с тросом, прав и он. Он не отцеплял планер. Трос разрублен осколком или порван при резком выборе слабины.
— Если факт отцепки подтвердится, Костюхина расстреляют?
— Нет факта — нет и разговора.
— Хорошо, товарищ майор, я подумаю и, может быть, пересмотрю свой рапорт. Может быть, мне показалось… Вопрос можно? Вы сказали: расстреляют — и нет человека! А предатель… имеет право на существование?
Маркин с интересом посмотрел на Донскова. Он не убедил парня. Что-то тот не договаривает. Знает и не говорит. Глазищи уставил прямо, прячет в них усмешечку или еще черт знает что.
— Вопрос праздный.
— Для меня нет, товарищ майор.
— В мирное время мы пытаемся перевоспитывать даже преступников. Сейчас мы не можем позволить этого. Ты понял?
— Да… Но бывает, сам преступник пересматривает свои поступки, жизнь и становится полезным для людей.
— Бывает, Владимир, бывает, — рассеянно ответил Маркин. — Бывает, дружок, да очень уж редко… Как мать-то? Небось ожила после весточки из лесов? Привет ей, привет! Ты знаешь, что вашему отряду присвоили звание гвардейского? То-то! Ну будь здоров, гвардии сержант Донсков! Иди, хороший мой, иди! Пофилософствуем потом, после войны.