Готовясь к уходу Амелии, Райм пришел к заключению, что Рон Пуласки со временем может ее заменить как эксперт достаточно высокого уровня. Он парень сообразительный, неглупый и не менее упертый, чем Лон Селлитто. А за годик или даже меньше Райм его пообтешет… Вместе с Роном они будут осматривать места преступлений, анализировать полученные материалы, находить преступников и отправлять их в тюрьму. Система будет продолжать работать без перебоев. Процесс защиты законности и порядка в стране гораздо важнее чувств отдельно взятых мужчины или женщины. Так устроена жизнь, и ничего тут не поделаешь.
Да, система будет продолжать функционировать… Но было невероятно трудно представить себе эту систему без Амелии Сакс.
«Черт с ними, с распроклятыми чувствами! — злобно произнес про себя Райм и взглянул на доску со схемами. — Он где-то там. Я обязательно его найду. Он… не… уйдет».
— Что? — переспросил Пуласки.
— Я ничего не говорил, — рявкнул Райм.
— Нет, говорили. Я только что… — Он умолк под злобным взглядом Райма.
Вернувшись к просмотру материалов, Пуласки спросил:
— Заметки, которые я нашел в машине Бейкера, сделаны на дешевой бумаге. Мне нужно применять нингидрин для проявления того, что там может быть написано скрытыми чернилами?
Райм начал отвечать, но его перебил женский голос:
— Нет. Вначале нужно попробовать пары йода. Затем нингидрин. А потом нитрат серебра. Анализ делается всегда только в такой последовательности.
Райм поднял голову и увидел на пороге Амелию. И сразу попытался изобразить вполне доброжелательное выражение лица. Будем учиться лицемерить. Быть великодушными. Быть взрослыми.
— В противном случае, — продолжала Амелия, — может начаться химическая реакция, и ты испортишь отпечатки.
Пуласки кивнул. Молчание.
Как-то чертовски неуклюже все выглядит, подумал криминалист.
Амелия быстрым взглядом окинула собранные материалы.
Райм не отрываясь смотрел на свои схемы, и напряженное молчание между ними стало подобно ледяному декабрьскому ветру, дувшему за окном.
— Извини, — произнесла она наконец.
Было так необычно слышать от Амелии подобные слова. Она извинялась примерно так же часто, как и Райм. То есть практически никогда.
Райм ничего не ответил. Он не отрывал взгляда от схем.
— Да, мне в самом деле очень жаль.
Раздраженный слюнявой рождественской сентиментальностью, он отвернулся, нахмурившись и с трудом сдерживая гнев. И только тут понял, что она обращается совсем не к нему. Она смотрела на Пуласки.
— Я постараюсь это тебе как-то компенсировать. Ты сможешь поработать со следующим местом преступления. А я буду тебе помогать. Или даже с двумя.