Тяжелый сон… По крови брел Илья, коленями расталкивая трупы, дворян и офицеров, упитого свободою дурного солдатья, а голос звал опять к оружью… Боже… Наталья Фомина печальна… по-девичьи, невинна и строга лежала среди них… Наташа Фомина. Бал выпускной столичный; шампанское и музыка, любви трагичной стих…
Шелестела переспелая пшеница над головами укрывшихся в ней троих скитальцев, сыпались зерна на землю… Разожравшееся от непригляда русского поля мышиное стадо тащило золотые семена в тухлые норы, набивая впрок свои безмерные кладовые; нагло шуршали и бегали вокруг людей в алчной радости, плодились и спаривались вновь; обогатели, разленились, растолстели на дармовых харчах русского поля… Не желая понимать, что ежели его не засеют, то подохнут от голода и хищного зверья… Мыши…
Егор лежа чистил оружие, набивал обоймы и проверял каждый патрон, чтобы не было осечки в смертельной схватке с нашествием врагов, чтобы не перекосило его и пуля точно нашла цель… Свой пистолет он отдал Окаемову, а себе оставил тот самый, вынутый из осклизлых пальчиков молоденькой сестры милосердия, им она пыталась остановить танки и последнюю пулю послала себе в висок… Пистолет в руках Георгия Быкова работал безотказно. Он словно сам видел цель и бил точно, уверенно и намертво. Все русское оружие — это оружие возмездия, оно особенно красиво и одухотворено… Егор смазал ТТ, зарядил, дослал патрон в патронник и спокойно вздохнул, положив его на землю, усыпанную зернами пшеницы…
У самого лица Окаемова рос одинокий василек, он колыхался от неспокойного дыхания спящего, качался и приманивал затуманенный думами взгляд Егора Быкова, стерегущего поле и сон другов своих…
Легкая поступь послышалась Егору и шелестение нивы. Он вскинул голову и оторопел. Стремительно, прижав руки к груди, металась по полю, невдалеке, дивной красоты и легкости туманной, в платье подвенечном, стройная девушка. Вот она все ближе и ближе… сыплется, гулким градом стучит о землю пшеница, потревоженная ею, вспискивают и разбегаются мыши, запахом духов дивных нанесло, глаза огромны, лицо благородно, кудряшки волос на щеках. Милая, восторженно-ищущая, стремительная, тонкая в талии, неутоленные уста горячечно раскрыты… Кружевное платье летит, шуршит пшеница: ветер ли, видение ли, явь ли. Замерла над спящим Ильей и пала на него в рыданьях; неутешна скорбь — слезы, слезы… Точеная ладонь прикоснулась к щеке Окаемова, гладит, ласкает щетину, губы трогает спящего, веки, волос теребит, словно и не видит Егора, никого и ничто не замечает… А в глазах радость, легкость движений…