— Зоэ, о чем ты говоришь, черт побери? — Он возвышался над ней, упрямо уперев руки в узкие бедра. С темной щетиной, горящими глазами и взъерошенными волосами он походил на опасного человека с сомнительной репутацией.
Зоэ вскинула подбородок, но голос ее был нежен.
— Мерсер, я не только бесполезное украшение рядом с джентльменом, — сказала она. — Я не глупа. И я все еще невеста Робина. И да, я знаю, что так или иначе это случилось по моей вине.
Он снова запустил руку в волосы, и Зоэ подумала, что если так дело пойдет, он скоро плешь протрет.
— Зоэ, просто… просто ты не можешь остаться здесь. В ней не осталось никакой воинственности, только железная решимость.
— Это твой дом, Мерсер, — спокойно сказала она. — В этом никто не сомневается. Ты можешь вышвырнуть меня и мой багаж следом, если желаешь, но именно это потребуется, чтобы выставить меня отсюда.
В три шага он перекрыл расстояние между ними и положил твердую ладонь на ее руку.
— Не приписывай мне слова, которых я не говорил, Зоэ, — скрипнул он зубами, его красные от бессонницы глаза сверкнули. — Я никогда не говорил, что вышвырну тебя. Никогда!
— Тогда я хочу остаться, — тихо сказала она. — Если мое присутствие здесь не причиняет тебе или твоей матери невыносимую боль, я хочу остаться. И ты можешь продолжать обвинять меня во всем, если хочешь. Все это теперь не имеет для меня значения.
Мерсер почувствовал, как земля внезапно ускользает у него из-под ног, как усталость тянет его в черную пучину вины и страха, из которой он старался выбраться. «Все это теперь не имеет для меня значения». А он имеет значение? Хуже того, как он может задаваться таким вопросом, когда его брат при смерти?
Чуть больше суток назад жизнь Мерсера казалась хоть и невозможно сложной, но все же богатой обещаниями. Теперь она походила на череду невыносимых трагедий. Нет, он не хотел, чтобы Зоэ осталась. И не мог вынести ее отъезда. Он винил ее? Или себя? Возможно, он возражает против ее присутствия, чтобы… чтобы наказать себя. Но едва ли это важно. Зоэ явно намерена бороться, но за кого она сражается? За него? Или за Робина?
Господи, он не может сейчас думать об этом. Как сказала мать, Робин пережил ночь. Он может пережить и другую, и не одну. Мерсер понял, что ему надо быть сильным. Думать не о себе или об отдаленном будущем, но только о завтрашнем дне Робина.
И Зоэ предлагает свою помощь, утверждая, что она помолвлена… помолвлена с человеком, которому повезет, если он проживет еще день, уж не говоря о том, чтобы подняться с кровати здоровым. Почему она так отчаянно цепляется за помолвку, которую несколько часов назад клялась разорвать? Из чувства вины?