Казаков не удержался:
– Заранее говорю: ошиблись адресом! Но раз так настаиваете, что ж, полюбопытствую…
Медленно, как бы неохотно, достал из кармана поддевки очки – они были без стекол. Отшвырнув оправу, вынул из другого кармана пенсне. Подойдя к столу, склонился над запиской и… вздрогнул. Быстро оглянулся на Сазонова, поднес записку к глазам. Губы его задрожали, он обессиленно опустился на табурет.
– Что с вами, ваше превосходительство?
– Все хорошо, голубчик, все хорошо… – Голос был слабый, но преобразившийся: появилась мягкость, бархатистость. – Да-да! Это его рука. Рука барона Петра Николаевича! Из тысяч я отличил бы его почерк… – Казаков придвинул к столу второй табурет. – Прошу, садитесь. Только, пожалуйста, голубчик, без всяких «превосходительств» – в такое время живем, что на голом камне уши… называйте меня по той же причине Семеном Филимоновичем. Так с чем же пришли?
– С поручением. Личным и весьма важным. Мне приказано переправить через финляндскую границу мать Петра Николаевича, баронессу Марию Дмитриевну Врангель.
В Казакове произошла мгновенная и разительная перемена. Он долго, с недоброй пристальностью смотрел на Сазонова.
– Записка барона подлинная, это я вижу. Ну а вы… Вас не имею чести знать.
Сазонов встал, склонил голову и щелкнул каблуками:
– Подпоручик Сазонов! Для особых поручений при начальнике севастопольской объединенной морской и сухопутной контрразведки полковнике Татищеве!
– Тише, прошу вас, тише! – замахал руками Казаков. – Мне Александр Августович ничего не передавал?
Вот когда Сазонов оценил предусмотрительность Комарова! Накануне они до поздней ночи беседовали с подпоручиком Уваровым, стараясь выяснить все, что могло понадобиться в разговоре с генералом Казаковым. Потом долго корпели над его биографией. От пристального взгляда Комарова не ускользнуло, что генерал и Татищев когда-то были не только знакомы, но еще и дружны. Кое-какие подробности в связи с этим подсказал Эдуард Морицевич Отто, который в восемнадцатом году допрашивал Казакова в связи с делом Анны Александровны Вырубовой-Танеевой – фрейлины императрицы Александры Федоровны.
– Князь Татищев просил вам кланяться, – сказал Сазонов. – Говорил, что всегда будет помнить вечера, проведенные вместе с вами и Анной Александровной на Мойке. Да, еще просил передать нижайший поклон вашей супруге. Если, конечно, Анна Васильевна в Петрограде.
Какой-то мускул дрогнул на лице Казакова, что-то в нем изменилось, генерал вдруг разом как-то напружинился, собрался.
– Помнит, значит… Анну Васильевну помнит! Да-да! Ах, какое было время! Какие были люди! – И он в упор еще раз посмотрел на Сазонова. – А я, признаться, начал вас подозревать. Подумал: не из Чека ли добрый молодец? Уж больно все странно: не далее как вчера меня уже спрашивали о баронессе Марии Дмитриевне…