– Опередили нас! – сокрушенно сказал Комаров. – Теперь – срочно на Мальцевский рынок. Боюсь только, что и там нам удачи не видать…
Предчувствие не обмануло Николая Павловича: генерал Казаков исчез.
Поздним вечером каждого дня Дзержинский знакомился с публикациями зарубежных газет. Слушая секретаря, подготовившего обзор прессы, он ходил по кабинету, потирал глаза.
– «…Беззаконие, террор – вот что происходит в многострадальной России! И мы с полным правом бросаем им в лицо: проклятия вам, большевики!» – читал очередную выдержку секретарь.
– Бурцев? – усмехнувшись, спросил Дзержинский.
– Угадали, Феликс Эдмундович. В «Скандинавском листе» на этот раз. А вот «Эхо Парижа»: «Правительство Франции окажет всемерное содействие для успешного завершения борьбы с большевиками. Премьер Клемансо заявил, что Франция вскоре признает правительство барона Врангеля де-факто…»
Дзержинский остановился. Выражение его продолговатых серых глаз стало яростным.
– Боятся опоздать к разделу России! Французские буржуа спят и видят украинский и кубанский хлеб, донецкий уголь, кавказскую нефть… – Он подошел к столу. – Все?
– Еще минуту, Феликс Эдмундович. В лондонской «Таймс» одно довольно странное сообщение…
– Слушаю.
– Вот… «В кровавых объятиях Чека находится баронесса Врангель. Как стало нам известно, мать вождя русского народа, борющегося против ига большевизма, – баронесса Мария Дмитриевна Врангель схвачена петроградскими чекистами и брошена в застенки палачей. Мы не удивимся, если вскоре последует сообщение еще об одной жертве большевиков. Они мстят…» Ну, тут общие слова: «святая мученица!.. гнев и возмущение всего цивилизованного мира»…
– Позвольте! Позвольте! – обеспокоенно сказал Дзержинский. – Дайте газету! Это не странно, как говорите вы, это гораздо серьезнее и хуже.
Он сел за стол, пододвинул настольную лампу. Нашел нужную статью, перечитал… Подняв голову, несколько мгновений задумчиво глядел перед собой. Затем бросил на стол карандаш, которым отчеркивал интересующие его газетные строки, гневно сказал:
– Кто-то не просто проявляет повышенное внимание к судьбе баронессы Врангель, но еще и торопится предопределить ее судьбу. Что ж, это многим, очень многим было бы на руку. Именно сейчас, когда наши дипломаты установили контакты с некоторыми странами, когда французские империалисты всячески подталкивают барона Врангеля к выступлению против нас… – Дзержинский потянулся к телефону, торопливо крутанул ручку. – Петроград мне! Комарова!
Большую часть дня Кольцов лежал: болезнь уходила, но еще оставалась слабость. Ему казалось, что в камере пахнет морем. Соленым, выгоревшим под солнцем морем. Тишина, строго охраняемая крепостными стенами, помогала видеть его – спокойное, синее море. И это было замечательно: это значило, что утраченное за время болезни чувство жизни возвращается.