— Курылева-то? Как же его не помнить, как же, — обрадовался дед. — Курылева да не помнить! Геройский был человек, геройский…
Мы переглянулись.
— А что вы о н-нем помните?
— Да все. Старое-то лучше помнится. Куда вчера очки задевал — вышибло, а старое — вот оно…
— Ой, ребята, б-бежать надо мне, — спохватилась Таня. — Но вы ведь расскажете, п-правда?
— Хороший был человек, хороший, — без прежнего воодушевления заговорил дед, проводив Таню глазами. — Помню, еще за Анной Романько ухлестывал. Свадьбу собирались играть, а тут война. Красивая была Анна-то, вот как ваша учительница. Они ведь сродственницы…
Игорь даже привстал, услышав такое, и расцвел, покраснел весь. Ясное дело, ему эта родственность показалась знаменательной: не удалась любовь одному Курылеву, так, может, удастся другому? И он принялся расспрашивать деда об этой родственной связи. Пришлось прервать его, напомнить, зачем мы тут.
— Семен Иванович, а не помните ли вы катер в нашей бухте? Он в сорок первом разбитый на камнях сидел.
— Как не помнить. Он тогда же и утонул, как Иван объявился.
Игорь побледнел, уставился в пол.
— Что же, сам и объявился?
— Сам не сам — не знаю. А только ночью пошел немецкий патруль к берегу, ан нет, не пускают. Мы было обрадовались, когда стрельба началась, думали — наши пришли. А наших-то было всего ничего — один Иван. И откуда только взялся?!
— Значит, он стрелял?
— А что делать, когда обступили. Был тут гауптман Кемпке, прямо пеной изошел, пока кричал на своих. А они только сунутся, глядишь, кто-то уж лежит. Метко стрелял Иван, это я еще по-довоенному знал…
Теперь мы с Игорем переглядывались поуверенней. Все-таки свидетельство: если отбивался, значит, не попал в руки немцев, не предал. И значит, приврал тот, кто писал «быль».
— А вы уверены, что это был именно Иван Курылев? — осторожно спросил я.
— Да ведь назвался.
— Кому?
— Немцам. В переговоры вступил. Сказал, что утром в поселок придет, сдастся. А утром немцы сунулись, а он их пулеметом… Ну а потом я его и сам видел.
— Убитого?
— Зачем? Парламентером к нему ходил… Чего вы уставились? Гауптман Кемпке приказал. Велел записку передать, ультиматум, значит. — Дед постучал кулаком по твердому колену. — Тогда у меня своя нога-то была…
Слова деда Семена обрушивались на нас как лавина. Не успеешь опомниться от одной новости, тут тебе вторая и третья.
— Погодите, Семен Иванович! Какой ультиматум?
— Записку. Я ж говорю: гауптман Кемпке послал. Он тут в поселке главным был. Велел передать в собственные руки обороняющемуся Ивану. Я и пошел с той бумагой, как с белым флагом…