— Ну прости меня, ты права, не плачь, ради бога, чего ты плачешь?
У Габриель вечно были глаза на мокром месте. Вот и сейчас она чуть не разрыдалась. Ее счастье невероятно омрачали все эти страхи, воображаемые потери, страшные, безумные картины. Если бы Руфус остался в живых, он был бы ровесником Адаму. У нее появилась фантазия, что Джордж убьет Зеда. Потом — что он убьет Адама.
Брайан не знал, о чем она думает (конечно же, она не делилась с ним такими безумными фантазиями), но примерно представлял. Он погладил ее по руке, мокрой от слез.
— Ну ладно, ладно. Дело не в Руфусе, ты же знаешь. Джордж и в детстве был чудовищем.
— Ты тоже, я знаю.
— Он с таким удовольствием топил котят.
— Не рассказывай!
— Ну, их все равно надо было утопить. Нечего об этом плакать.
— Я все-таки думаю, что Розанов может ему помочь, — сказала Габриель, осушив слезы, — Ты ведь на самом деле не думаешь то, что ты про него сказал отцу Бернарду?
— Нет, конечно. Это я только твоему жуткому дружку так сказал!
— Я думаю, он совсем не из-за Джорджа приходил, а из-за Розанова.
— Это, конечно, большая разница.
— Джордж уважает Розанова, он его послушает. Ведь он тогда аж в Америку поехал, чтобы с ним повидаться.
— Не знаю, что у них там получилось, — сказал Брайан, — но они не очень-то плодотворно повидались. Может, Джордж когда-то и восхищался Розановым, но теперь, я думаю, он за него и ломаного гроша не даст. Беда Джорджа в том, что ему все сходит с рук. Он популярен, потому что людям нравятся злодеи. Гитлер, Наполеон, Сталин. Кто самый любимый король в Англии? Генрих Восьмой. Если бы Джордж попал в действительно серьезный переплет, может, это прочистило бы ему мозги. Или если бы все сговорились против него и действительно что-нибудь сделали бы, а не просто тешились пустыми разговорами, вроде «Джорджа пора линчевать!». И его точно линчуют рано или поздно, если он будет продолжать в том же духе. Вот тебе и коллективная ответственность.
— Нет, — сказала Габриель, — нет. — И добавила: — О боже!
Она часто так восклицала. Ее обуяла очередная ужасная фантазия. Джорджу, должно быть, невыносимо глядеть, как подрастает Адам. Чтобы прогнать эти мысли, она глубоко вдохнула, возвращая себе спокойствие и безмятежность. Она понимала, что ее жизнь лишена тревог, но осознавала это нечасто, только в такие спасительные мгновения бегства от действительности. Но в этом неподвижном воздухе был и страх. Она только надеялась, что Адам не читает ее мыслей. Однажды он сказал ей: «Не надо защищать меня от всяческих бед».
Сейчас она сказала: