Назад повернуть, в утраченные советские времена? Нереально. «Провалился в бездну Советский Союз, оставивший в память о себе Ленинградскую область и вождя мирового пролетариата на броневике, словно пародирующего Медного всадника». Как у истинного поэта, у Ананичева и здесь работает интонация: в отношении провалившегося Советского Союза - прохладная отстраненность, в отношении его основателя - отчужденная ирония. Впрочем, и к Медному всаднику - никакого пиетета; две Империи: Советская и Российская - сливаются в общее чучело.
Так что же? Повиснуть в пустоте? «Мы были последними пионерами… Галстуки сняли… И стали никем - звездами и снежинками, искорками, летящими от папиросок…» Борис Рыжий, написавший эту эпитафию, повесился от отчаяния. Александр Ананичев ищет, как устоять.
Обернувшись в прошлое, он за Кремлевскими звездами и питерскими прешпектами всматривается давнее - в Русь московскую, в скиты лесного Заволжья, в кельи первых отечественных монахов. Здесь находит душа давно покинутый Дом, и поэзия сразу обрастает реалиями. Высокие свечи, горячие иконы, золотые кресты. Купола, лампады, иноки…
Видно, сказывается место рождения Александра Ананичева - его малая родина - советский город Загорск, переназванный так в незабываемом 1919-м в память о большевике, взорванном эсеровской бомбой. Для этого убиенного революционера Ананичев находит одно определение: польский. В сознании поэта живут совершенно другие духи места: архимандрит Леонид, архимандрит Авраамий, патриарх Никон и, наконец, «ангел-хранитель земли Русской» - преподобный Сергий Радонежский.
Александр Ананичев становится знатоком, экспертом, блестящим экскурсоводом по Лавре, автором диссертации о ее памятниках.
Очередную книгу его благословляет игумен Лавры отец Виссарион. «Помилуй, отче», - шепчет поэт, гладя крестик под рубахой. Реют кресты над Парнасом, поют ангелы. Колокола созывают разбредшихся детей.
Ветрам проворным открытый
На перекрестке пустом
Дремлет, вздыхая, забытый
Блудным хозяином дом.
Но какая- то неодолимая сила разворачивает героя, обретшего кров, обратно в неуправляемый мир.
Что это? Жажда испытать себя? Неуемное любопытство? Исходный, исконный, изначальный русский зуд: что там, за горизонтом? Дорога на океан… а потом и через море-океан: за морем житье не худо, и какое в свете чудо? Колдовство ли очаровывает русского человека, вечно мечтающего вернуться к себе самому, к «своим», припасть к родным камням, но еще больше - погулять по свету!
Знаете, чем озабочен Александр Ананичев, осенивший себя именем Сергия Радонежского?