Амур оказался рекой коварной. Казаки изрядно намучились, стаскивая с мелей свои тяжелые лодьи, в кои загрузились со всем скарбом и живностью. Так что когда в одном из селений народца, коий именовался дючеры, выяснилось, что до «большой воды» по реке еще идти и идти, а ежели напрямик, то близко, а на побережье, мол, как раз и живет тот самый народ айну, коий непременно знает, где тот самый остров Сахалин, все единодушно порешили, что пора, мол, и ноги размять. Тем более что дючеры говорили, что там-де ближе к устью живут иные народы, кои всех прохожих и проезжих шибко стрелами бьют и вообще им всякие иные напасти творят.
Но то «близко» оказалось совсем не так и близко. К «большой воде» казаки с проводниками шли почитай три недели. Но зато, когда вышли и отыскали тех самых айну, оказалось, что те на самом деле знают про остров Сахалин. А на вопросы, где он расположен и далеко ли до него бо близко, тыкали рукой на море и, точно так же как дючеры, бормотали как попугаи — близко, близко…
Однако наученные горьким опытом казаки лодьи принялись ладить со всем тщанием. У этих нехристей-то «близко» — совсем не то «близко», что в далеком Чигирине. Поэтому от греха… На их беду, все это время погода стояла прекрасная, и казаки расслабились. Сладив лодьи, они еще раз поспрошали направление на этот загадочный остров Сахалин, а потом загрузились в лодьи и отплыли. А спустя полтора дня после того, как они вышли в море, начался шторм…
К концу недели выяснилось, что прав-то оказался Переоридорога, а не атаман. Потому как на шестой день после того, как они пристали к этому берегу, с мыса, на коем теперь постоянно горел костер и стояли дозорные, закричали, что видят лодью, идущую вдоль берега. Атаман, только прилегший чуток отдохнуть от навалившихся на него забот по хотя бы малому обустройству на новом месте, ибо даже если эти места и не были тем островом, до коего им царем-батюшкой велено было добраться, двигаться дальше сразу все одно было невозможно, выскочил из шалаша в одном исподнем. Вскинув к глазам ладонь, он впился взглядом в водную гладь и, не обнаружив никого, уже совсем было набрал в легкие воздуха, чтобы выругаться на нерадивых дозорных, как вдруг из-за мыса, грузно переваливаясь на волнах, выплыла идущая на веслах лодья.
— Глянь-кась, Остап Онищенко на рулевом весле, — тут же определил Переоридорога. — Ну что, батько, я тебе баял? Живы наши, точно…
Так оно и оказалось. В той бухте, в коей пристал Онищенко, сбереглось еще шестнадцать лодий. А чуть попозднее сыскали и большинство остальных. Недосчитались только около одиннадцати лодий. О них поскорбели, но недолго — надо было обустраиваться.