— Все хорошо, — говорила она, — все хорошо, — почти рыдая, но улыбаясь, позволяя ему насладиться самому. Но он уже получил все, что хотел, — близость, они вместе, — и он продолжал двигаться в том же темпе, даже не замечая, что его член так набух кровью, что готов взорваться. Лишь продолжал двигаться. Бесконечно долго. Он почувствовал ее ладони на ягодицах, она сжала их, проталкивая его глубже, потому что двигалась тоже, — этого он, ритмично покачиваясь, не ожидал и теперь был вынужден сбавить темп, услышав тихие вскрики, почувствовал, как она сжала его в себе, ощущения перестали быть отдельными, охватив их обоих. И когда она, содрогаясь, опять стала кончать, он тоже кончил и понял, что все его прежние желания были ничем. Вот что было всем, даже когда прошло.
Он не помнил, как упал рядом с ней, рукой по-прежнему обнимая ее. Не помнил, как выскользнул из нее член. Помнил только ее плечи, вздрагивающие рядом.
— Не плачь, — сказал он, коснувшись ее.
— Я не плачу. Я не знаю, что со мной. Нервы.
— Нервы.
— Так долго…
Он погладил ее плечо, чувствуя, как дрожь утихает.
— Я люблю тебя. Ты знаешь об этом?
Она кивнула, вытирая глаза.
— Я не знаю, почему. Я делаю такие страшные вещи. Как ты можешь любить человека, который делает страшные вещи?
Детский лепет. Он погладил ее по плечу.
— Ты, должно быть, шутишь, — мягко сказал он.
— Какие шутки. Сам же говоришь, я никогда не шучу.
— Ну тогда не знаю.
Она слегка улыбнулась, потом шмыгнула носом.
— Носовой платок есть?
— В брюках.
Он смотрел, как она медленно встала, подошла к куче одежды, нашла платок и тихо высморкалась. Тело все еще в красных пятнах, метках любви. Постояв так с минуту и дав ему полюбоваться на себя, она подняла брюки.
— Хочешь сигарету? Раньше ты всегда после этого курил.
— Я оставил сигареты внизу. Не бери в голову. Иди сюда.
Она свернулась рядом, положив голову ему на грудь.
— Ты не заметила, что мы не задернули шторы.
— Нет, не заметила, — сказал она, и даже не пошевелилась, чтобы прикрыться или натянуть на себя покрывало.
— А почему ты…
— Когда я увидела тебя перед этим, — сказал она легко. — Он был такой беленький. Как мальчик.
— Мальчик.
— Мой любимый, — сказала она, положив руку ему на грудь. — Я подумала, что знаю его. Знаю его. Моего любимого.
— Ага.
— Может, я опять это почувствую. — Она повернулась и посмотрела на него. — Как я тебе отдавалась.
Ее слова пронзили его — блаженство настолько полное, что ему хотелось просто вот так лежать, держать ее в объятиях и слушать дождь.
— Раньше это меня пугало, — сказал она. — Как мне с тобой становилось. Я думала, так нельзя. Хотела нормальной жизни. Быть хорошей женой. Я была создана для этого.