И тут же Валерию вспомнился военврач третьего ранга Терёшин Александр Алексеевич. Именно благодаря натуре и знанию всяческих подводных течений, имеющих место на службе, помогший Уварову – затюканному поручику захолустного гарнизона стать тем, кем он есть сейчас[71]. И охватил его стыд. Настоящий, глубокий, ничем не компенсируемый. Александр ведь ему тогда впрямую сказал: «Если у тебя сложится, ты меня не забывай. Позвони или письмишко черкни. Из Африки ли, из Пентагона. Договорились?» И что в итоге? Терёшин наверняка читает (а что ещё в глухом гарнизоне делать?), все исходящие приказы, не только циркулярные, а и публикуемые в журнале «Русский инвалид». Там было и о его награждении Георгием, и не только, и о производстве в чины… А Саша так и сидит в своём БМП[72], изнывая от тоски, бесперспективности жизни и злости на неблагодарного товарища. А что можно сделать? Да вот что – пронзила мысль.
– Мы, господин полковник, предложенную вами идею обсудим пятью минутами позже. А сейчас можно – личную просьбу? Первую за всё время совместной службы. – Валерий опять не удержался от лёгкого ёрничества: – Многие, достигая чинов и званий, склонны забывать о тех, кому обязаны не токмо продвижением, а и самой жизнью моментами…
– Это ты о ком? – удивился Тарханов?
– Тост, что ли, собрался произнесть? – проявил бóльшее понимание момента Ляхов.
– Тост тоже можно, если нальёте. Но перед тем как… – он выдержал паузу, – прошу обещания безусловно выполнить мою скромную просьбу. Абсолютно сейчас вашей властью исполнимую, Арсений Николаевич, и уж тем более вашей, Вадим Петрович…
– Чего это он? – весело воззрился на Тарханова Вадим, разливая меж тем извлечённый из сейфа Сергеем коньяк, недопитая бутылка которого покрылась исторической пылью ещё с начала московских событий.
– Да обычно с таким настроением у старшего начальника руки его дочери принято просить, – показал Тарханов, что и он не чужд юмора.
– Вроде того, – глубоко вздохнул Валерий. И рассказал ту самую историю. Она вызвала похожую, но не совсем одинаковую реакцию у двух действительно почти всесильных на сей момент полковников.
У Тарханова – скорее служебную, а у Ляхова – эмоциональную. Очень он ярко представил себе жизнь и настроения коллеги (пятнадцать лет, представьте себе!), тянущего гарнизонную лямку. Дослужившегося пусть и до бригадного врача и обречённого уйти в отставку максимум подполковником. Чистый Жюль Верн – «Пятнадцатилетний капитан»! И уже второй год ждущего, не поможет ли и ему чем товарищ, которого он из этой дыры вытащил.