– Господи, Сашок! Неужели я не сплю, ущипни! Это ты, подружка... Е-мое, а если б я полетела другим рейсом?!
«В самом деле... А может, это я сплю? Может, сейчас проснусь – и опять вокруг будет моя привычная зековская жизнь? Камера 412-б, Кривая Сара и Хромосома, утренний развод, построение на завтрак, на работу, на прогулку?.. Мастерская с тремя рядами проклятых швейных машинок. Я, наверное, теперь до конца своих дней ни к одной машинке близко не подойду... „Заключенная Александрова, статья 103 УК РСФСР, восемь лет...“
Нет! Это не сон. Я выдержала! Я дожила. Это – свобода! Это – Москва! И это – Маринка Мелешкина. Настоящая!»
Да, это была настоящая Маринка, хотя многое в ней изменилось. Саша во все глаза глядела на трещавшую без умолку лучшую подругу, которую не видела семь долгих лет, узнавала – и не узнавала... Впрочем, она и не знала, куда смотреть, голова шла кругом: на Маринку ли, на Москву ли, которая простиралась за окнами такси совершенно фантастическими пейзажами, или на пеструю, шумную, разноликую толпу нормальных людей. На ту толпу, частью которой когда-то была и она сама. Сотни вопросов, тысячи восклицаний роились у нее в голове, жгли язык, но она потрясенно молчала, не в силах произнести ни слова: только жадно впитывала потоки информации.
В первые же минуты небыстрой дороги от «Шереметьева» до Лужников Маринка успела объяснить подруге не только природу своих огромных полосатых сумок, но и механику «челночного» бизнеса вообще, а заодно поделилась последними стамбульскими впечатлениями. Потом – решив, по-видимому, что зря она начала рассказ с конца, – вернулась к типу по фамилии Ребрицкий.
– Я за этого хмыря вышла только чтоб в столицу перебраться. Приехал в Воронск какие-то дела обделывать, крутым прикидывался. А я к нему за интервью пришла: я же после универа в «Коммунар» устроилась. В первый день сходили в кабак, а на второй – в загс. Ребрицкий, конечно, был против формальностей, ему бы сразу – к нему в номер, и все дела. Но я поставила условие. Через две недели переехали с Машуткой к нему в «белокаменную». О дочке я думала, Сашок: хотелось ей нормальную жизнь обеспечить. Да видишь, как все обернулось... Тоже мне – «крупный московский предприниматель», блин... Оказалось – обычная шпана!
– Господи, Маринка! У тебя же дочурка, а я и забыла, башка дырявая... Ты последний раз писала, когда она родилась, а потом перестала, нахалка. Так что же у тебя вышло с твоим Мишей Воронковым – неужели развелись?! А такая была любовь...
Конец фразы замер у Саши на губах. Она увидела, как в один миг лицо подруги окаменело, превратилось в маску.