«Хониз», может, и дешевый бар, но, по крайней мере, он обычно пуст – во всяком случае, до девяти вечера, пока не показываются серьезные любители караоке, – так что мы можем спокойно поговорить, а диетическая кола стоит тут всего доллар. Плюс ко всему барменша – панковского вида корейская американка, немного за двадцать, – не интересуется, собираемся мы заказывать что-то еще или нет. Она слишком занята руганью со своим приятелем.
– Я действительно хочу выйти за него, – подавленно признаю я, слушая, как барменша кричит в свой розовый мобильник: «Ты знаешь кто? Знаешь? Ты – кретин!». – Я люблю его.
– Это прекрасно, что ты любишь его, Лиззи, – говорит Шери. – Это абсолютно нормально. Но я не уверена, что переезд к нему – это замечательная идея. – Ну вот. Теперь она закусила нижнюю губу. – Я просто…
Я поднимаю глаза от диетической колы:
– Что?
– Лиззи… – Ее темные глаза кажутся бездонными в неярком освещении бара. – Люк – замечательный во всех отношениях. И я думаю, то, что ты сделала – помирила его родителей и уговорила Люка последовать за мечтой и заняться медицинской карьерой, – действительно клево. Но если говорить о ваших перспективах… Я смотрю на нее, абсолютно оглушенная.
– Что о перспективах?
– Я просто не вижу их.
Не могу поверить, что она это сказала. И ЭТО моя лучшая подруга.
– Почему? – спрашиваю я, с ужасом чувствуя, что слезы жгут глаза. – Потому что он – принц? А я – просто девушка из Мичигана, которая слишком много болтает?
– Ну, – говорит Шери, – что-то вроде того. Понимаешь, Лиззи… ты хочешь смотреть марафоны Настоящего Мира в кровати с пинтой «Баскин Роббинс» и последним выпуском «Шитья сегодня». Ты хочешь слушать «Аэросмит» па полную громкость, пока подшиваешь платья пятидесятых на своем «Зингере-5050». Ты можешь себе представить, что делаешь это все перед Люком? Я хочу спросить, ты ведешь себя естественно рядом с ним? Или ты ведешь себя гак, как должна вести себя девушка, которая, по твоему мнению, могла бы понравиться Люку?
Я свирепо смотрю на нее.
– Не могу поверить, что ты меня об этом спрашиваешь. – И почти плачу, хотя и стараюсь этого не показывать. – Конечно, я остаюсь самой собой рядом с Люком.
Хотя вынуждена признать, что каждый день, с тех пор как приехала в Нью-Йорк, я надеваю утягивающие трусы. Oни оставляют ярко-красные полосы на животе, и мне нужно ждать, пока полосы побелеют, прежде чем позволить Люку увидеть меня обнаженной.
Но это только потому, что я снова начала есть хлеб, когда была во Франции, и чуть поправилась!
Совсем чуть-чуть. Около пятнадцати фунтов.