— Одевайтесь, Фомичев Давайте, давайте, не задерживайте, — устало проговорил Николаев.
Иван встал, натянул брюки, потом рубашку.
— Не убивал я его, Люба, ей-богу, не убивал, — наконец пробормотал он.
— А кто же мог, кроме тебя? — закричала Люба. — Да убил-то ведь из-за денег, не из-за чего-нибудь! Ох, гад…
Позвонили в дверь, и вскоре в комнату вошел инспектор Гусев.
— Вот, Константин Иванович, глядите, мы с вами на Трыкина грешили, а убийца-то вот он — родной брат, сын вот этой старой ведьмы…
При этих словах Люба ткнула пальцем в грудь стоявшего столбом Ивана.
— Любовь Михайловна — главный следователь по этому делу, — пошутил Гусев. — Она дает уже вторую весьма обоснованную версию.
— Вы, Константин Иванович, так не шутите, — нахмурилась Люба. — У меня мужа убили, понимаете вы, мужа! И никто этим делом не хочет заниматься.
Никто ничего не проверяет Вы почему соседку Веру Александровну не вызываете? Она бы вам сказала, что видела в тот день здесь этого изверга. Вот и приходится самой… Идите, спросите ее, она дома — Спросим, когда надо будет, — сказал Гусев.
— А когда надо? Если бы я ночью в карман не сунулась к этому бандиту, они бы укатили сегодня же втроем в свою Сызрань и хрен бы вы их оттуда вытащили. Покатили бы по холодку денежки наши кровные прожирать, это дело нехитрое при таких аппетитах, на них никаких денег не напасешься, жрут, как будто сто лет не ели, оглоеды! Для вашей утробы, что ли, Колька всю жизнь за прилавком стоял? Вяжите его, гада! Пусть все убираются отсюда! — заплакала Люба.
— Ладно, одевайтесь, Фомичев, — сказал Николаев. — Пора нам. А ты, Костя, сходи к соседке все же, она у нас на сегодня на двенадцать часов повесткой вызвана, но мы можем и здесь поговорить Гусев подошел к двери Веры Александровны, постучал, дернул за ручку, но было заперто. И ни звука за дверью.
— Ушла, наверное, в магазин, — предположил Гусев, заходя в комнату.
— Никуда не ушла! Боится просто открывать. Запугали они ее, эти гости дорогие, вот и не открывает.
Вы стучите сильнее, Константин Иванович, — посоветовала Люба.
Стучать, однако, Гусев больше не стал. Два молчаливых дюжих милиционера увели Ивана Фомичева.
— Мы вас вызовем, Любовь Михайловна, — пообещал Гусев.
— Вы его там как следует, Константин Иванович, не церемоньтесь с ним!
Когда представители органов покинули квартиру, воцарилось гробовое молчание. Никто не знал, что сказать. Нарушила молчание вошедшая Наташа. Она была одета, причесана.
— Я пошла на работу, мама, — сказала она тихо, не обращая внимания на сидящую на ее кровати растрепанную старуху, сжавшую пудовые кулачищи, и балдеющего на матраце на полу похмельного Григория. — И так опаздываю.