— Да… что там… Я никуда не хожу, — промямлил он. — Может быть, вы к нам придете? Я с мамой буду, и больше никого. И вы приходите, — расхрабрился он.
Наташа еще раз посмотрела на Веру Александровну и на сей раз поймала некое сочувствие в ее взгляде.
Но и брезгливость в то же время.
— Нет, спасибо. Я пошла. — И, сжав в руке Санта-Клауса, веселенького, седобородого, румяного, выскочила из комнаты.
После того Виталика довольно долго не было.
А Наташа чувствовала, что ей хочется его увидеть. Она никогда до того не встречала таких людей. От детства остался образ отца — весельчака, всюду водившего ее с собой в те редкие часы, когда он был свободен. Она помнит походы в зоопарк, в цирк, в театр, на елки, просто прогулки по Москве. Она помнит его любовь, его нежность к ней. И с тех пор, как он умер, она никогда не чувствовала к себе этого отношения любви и нежности. Мать относилась к ней холодно и ровно, вся она была в повседневных заботах, и теплые слова слышать от нее приходилось редко, в основном когда Наташа болела. Поэтому она любила болеть.
Когда Наташа лежала в теплой постели, закутанная, слабенькая, горячая, мать относилась к ней так же, как в далеком детстве. Она подсаживалась к ней на кровать, гладила ее по горячей щеке, целовала в лоб, поила вкусненькими напитками, давала из ложечки лекарство. И на глаза Наташе наворачивались слезы.
Но потом Наташа поправлялась, и все вставало на свои места.
Позже внимание мужчин к выросшей Наташе было совсем иного рода. Это было отношение к ее телу, желание обладать ею. Но нежность, любовь, понимание — всего этого она не знала. Расхожие комплименты Эдика и его друзей, шуточки других поклонников — все это радовало и льстило только поначалу, потом стало раздражать. И вот… этот странный Виталик.
Появился Виталик только в феврале. Он как-то по-особому посмотрел на нее, ей стало не по себе от этого взгляда. Не только нежность, но и некое осуждение прочитала она в нем. Они стояли на кухне. У Виталика шевелились губы, словно он хотел что-то сказать, но язык не поворачивался. Наташе хотелось подойти к нему поближе, но между ними будто была стена. До нее вдруг дошло, почему он смотрит на нее совсем по-другому, чем тогда, перед Новым годом. Вера Александровна рассказала внуку то, что знала про нее. Наташа густо покраснела.
— Я… — произнес наконец Виталик. — Я… хотел поговорить с вами, Наташа. Только вот… как-то негде.
Везде люди…
Наташа молчала.
— Может быть, вы не хотите со мной говорить? — спросил он, поправляя круглые очки. На нем был странного желтоватого цвета потрепанный костюм и неумело завязанный серый галстук. Наташе вдруг стало жалко его.