В. КОЖИНОВ. Около трех лет назад в «Литературной газете» было опубликовано письмо Героя Советского Союза вице-адмирала Г.Н. Холостякова: «Я прочитал поэму, написанную человеком, который родился в год начала Великой Отечественной войны. И не могу не сказать, что многие образы этой поэмы поразили меня… (Речь идет о поэме Юрия Кузнецова «Дом». — В.К.) Я не знаток поэзии, но все же решусь сказать, что в этих стихах сделан новый шаг в художественном осмыслении Отечественной войны. Теперь я еще более прочно убежден, что полную и высокую правду о войне смогут сказать и дети и внуки тех, кто завоевал Победу».
Ал. МИХАЙЛОВ. Конечно, и не побывавший на войне писатель может открыть мне, участнику ее, нечто такое, что я тогда не сознавал. Например, сама мысль о том, что писатель станет вникать в психологию дезертира, пойдет к истокам предательства, мне, как бывшему солдату, в свое время показалась бы кощунственной. Но вот вышла повесть Валентина Распутина «Живи и помни», где автор художественно доказал правомерность и такого взгляда на войну. Но, с другой стороны, именно участник войны достигает в своем произведении о ней таких вершин, что и речи быть не может об отсутствии творческой свободы, творческого воображения. Возьмите стихотворение Сергея Орлова «Его зарыли в шар земной…». Мощь воображения захватывает с первой же строки. И какое гигантское художественное обобщение: земля — мавзолей простому солдату, а вокруг «Млечные Пути пылят…»!
В. КОЖИНОВ. И все же вы сами признаете, что человек, не видевший войны, даже родившийся после нее, может открыть фронтовикам какую-то еще до него не открытую правду о войне. Точно так же и тот, кто воевал, может как бы с высоты новой эпохи открыть и себе, и другим новую правду о войне. Вот, например, Виктор Кочетков. Признаюсь, что его стихи, добротные и честные, ранее меня не поражали. И вот совсем недавно я прочитал у него: «Пылающий июль. Тридцатый день войны. Все глубже, все наглей фашист вбивает клинья. В руинах хуторок на берегу Десны, просторные дворы, пропахшие полынью. Разрывы редких мин. Ружейная пальба. Надсадный плач детей. Тоскливый рев скотины. На сотни верст горят созревшие хлеба — ни горше, ни страшней не видел я картины».
Ал. МИХАЙЛОВ. Но это же свидетельство очевидца!
В. КОЖИНОВ. Это и так, и не так. «Закрыта жаркой мглой последняя изба, и солнце в этой мгле едва-едва мигает. На сотни верст горят созревшие хлеба — последний страх в себе Россия выжигает… Вся впереди еще смертельная борьба — Москва и Сталинград, и Курск, и штурм Берлина… Но тот, кто видел их — горящие хлеба, — тот понимал, что Русь вовек необорима».