— Никакие объяснения не поправят вреда, причиненного вами, мисс Эстон.
— Но я хочу сказать вам, что это не моя вина, просто обстоятельства сложились так неудачно, что одна журналистка заметила и узнала кружева на моем платье…
— Извините, мисс Эстон, я не собирался слушать какие-либо объяснения, как бы правдоподобно они ни звучали. — Франциз полуобернулся к лестнице. — Настоящая жертва всего этого — моя мать. Вы должны были подумать о ней, прежде чем выбалтывать тайну…
— Мистер Ферс, пожалуйста, поверьте мне! — В глазах Клеон стояли слезы. — Я ничего не говорила журналистке о вашей матери…
Однако Франциз поклонился и ушел.
Теперь Клеон почувствовала, как холодная и беспощадная волна обрушилась на нее и понесла на своем гребне в открытое море. Если она не выберется из этого моря упреков, то захлебнется и утонет.
«Ушел в себя, — подумала Клеон, покидая его резиденцию, — совсем как в нашу первую встречу. Забрался в свой замок, поднял мост и оставил меня снаружи».
Через три дня вернулся Эллис. Клеон узнала об этом, потому что его секретарша позвонила ей.
— Мистер Ферс хочет вас видеть, мисс Эстон.
Теперь холодность этого голоса не оставляла сомнений. Его секретарша в силу своего положения, подобно товарищу по партии, воспринимала дела Эллиса как свои собственные. И если мисс Эстон была врагом ее шефа, то мисс Эстон была и ее врагом.
И вот мисс Эстон, как пленный партизан, предстала перед судом. Она стояла перед Эллисом, сцепив за спиной руки. Начался допрос.
— Я думаю, вам известно, почему я вызвал вас? Я полагаю, что вам известно также, где я был? У моей бабушки, сражаясь со сворой гончих, называющих себя прессой и собравшихся, похоже, со всего северного полушария. Теперь вы понимаете, что наделал ваш маленький злобный выпад?
— Злобный, мистер Ферс? — Замешательство Клеон не произвело на Эллиса никакого впечатления.
— Да, коварный способ ударить меня в спину за то, что я не дал вам действовать по-своему.
— Но… но вы ошибаетесь. То, что произошло, было несчастным случаем. Сидевшая рядом журналистка узнала кружева. Она…
Однако он не слушал:
— Моя бабушка просила пощадить вас. Но почему я должен это делать? Это была ничтожная месть.
Клеон покачала головой, пытаясь объяснить.
— Однако она не согласилась со мной. Бабушка сказала, что ваш поступок был естественным. Любая молодая женщина, любая журналистка, посвященная в подобную тайну, должна была испытывать искушение поведать о ней всему миру. Бабушка с необыкновенным в ее положении великодушием сказала, что не винит вас.
Слезы залили глаза Клеон.