Эволюция вооружения Европы (Коггинс) - страница 108
Прусский пехотинец
Муштра в армии была столь суровой — с поркой, избиениями и другими формами телесных наказаний, назначаемых за малейшее нарушение дисциплины или промедление в выполнении приказа, — что участие в боевых действиях воспринималось как благословенное облегчение. Ни с одним солдатом в те времена не обращались иначе, как с существом определенно более низкого класса, но отношения между невежественной, грубой, ограниченной знатью и даже еще более невежественным крестьянством, из которого и формировался рядовой состав прусской армии, были, насколько можно судить, особенно плохими. Для офицеров прусский солдат был не человеческим существом, но куском облаченной в голубой мундир глины, который следовало побоями и муштрой превратить в бесчувственного робота, неспособного к самостоятельному мышлению. («Если мои солдаты начнут думать, — заметил однажды Фридрих, — то в строю не останется ни одного».) Его собственная позиция по поводу солдат и отношений между офицерами и рядовыми заключалась в следующем: «Все, что следует дать солдату, — это привить ему чувство чести мундира, то есть высочайшее почитание своего полка, стоящего превыше всех остальных вооруженных сил в стране. Поскольку же офицеры должны будут вести его навстречу величайшим опасностям (и он не может быть ведомым чувством гордости), он должен испытывать бóльший страх перед своим собственным офицером, чем перед той опасностью, которой он подвергается».
Блестяще вымуштрованного прусского солдата, однако, не следовало транжирить без необходимости. Он был пешкой в большой военной игре и в державной политике, причем такой, которую трудно заменить. Фридрих писал: «Проливать кровь солдата, когда в этом нет необходимости, — значит бесчеловечно вести его на бойню». С другой стороны, — подобно любому хорошему генералу, он, не скупясь, бросал их в бой, когда это служило его целям, и тогда солдатская кровь текла рекой.
Как бы негуманна ни была прусская система муштровки и боевой подготовки, но на поле боя она давала большие преимущества. Тактика того времени отнюдь не поощряла личную инициативу солдата или офицера — как раз наоборот, она требовала безоговорочного повиновения воле вышестоящего командира и буквально автоматического выполнения отданного приказа. Движения по заряжанию оружия и стрельбе из него повторялись бесчисленное множество раз, пока солдат не начинал выполнять их с машиноподобной точностью при любых обстоятельствах. Маневры сомкнутым строем с акцентом на скорость передвижения и поддержание строя отрабатывались вплоть до самого дня сражения, когда сложные передвижения выполнялись уже в дыму и сумятице битвы, когда пушечные ядра косили ряды солдат, а половина офицеров и сержантов были убиты.