И напрасно медсестры пытались успокоить его и уложить снова на соломенный тюфяк — ничего не помогло. Он кричал, размахивал руками, перескакивал с кровати на кровать и даже оказал сопротивление солдатам санитарного взвода, пришедшим его успокоить. Только поздно ночью он как будто бы утихомирился и попросил послать кого-нибудь в его отряд за пулеметчиком.
Рано утром верхом на лошади приехал Загора. Он был мрачнее тучи. Увидев застывший взгляд взводного, он без обиняков начал:
— Что ты здесь опять вытворяешь? Ты и дальше продолжаешь ломать комедию?
— Какую комедию, черт возьми?! — крикнул взводный. — Кто меня сюда поместил и зачем, я тебя спрашиваю?
— Мы тебя поместили, — сказал пулеметчик, — ты был явно не в себе. А что нам оставалось делать? Позволить тебе и дальше вытворять глупости? Ведь ты же был без сознания.
— Я — без сознания?!
— Нет, не ты, а моя бабка! А перед этим ты выделывал такие фокусы, что даже я чуть не свихнулся. Страшно вспомнить!.. Болтал о каком-то мираже и о том, что будто бы и меня ты не наяву видишь, а в мыслях, и этих гитлеровцев тоже.
— Да я этому никогда не поверю!
— Ну, значит, так все и есть, значит, ты болен.
— К черту! Не болен я, не болен! — снова с горечью воскликнул взводный. — Чего ты добиваешься? Чтобы я поверил в то, во что и дурак не поверит? Чтобы я поверил, что эсэсовцы добровольно сняли свои пистолеты, сапоги, сдались мне? Ты этого хочешь?
— А почему бы и нет? Ведь так все и получилось. И я не поверил вначале, но потом оказалось, что это истинная правда.
— Какая такая правда?
— Да такая: эсэсовские офицеры действительно добровольно сложили оружие и сняли сапоги. Они это сделали до того, как ты туда вошел. Они ждали, пока ты там объявишься, чтобы сдаться тебе! Потом все выяснилось в штабе бригады.
— Как это, в штабе бригады?
— Да так, как это всегда бывает после боя. Когда этих глупых эсэсовцев привели туда и начали допрос, они рассказали невероятную историю о том, как мы на них напали, как они подготовились к обороне, как в конце концов все это провалилось к черту. Но то, что они говорили о тебе, — просто поразительно. Они, то есть их солдаты, по их словам, оказывали бешеное сопротивление, но тут появился ты. Они следили за тобой от начала до конца и имели о тебе точные сведения. Их унтер-офицеры и даже простые солдаты обо всем им докладывали: и как ты возник возле первой их траншеи, и как ловко уничтожил несколько дзотов. Рассказали и о том, как они вели по тебе огонь из всех видов оружия, но тебя даже не задело. Их охватила дикая паника, она передалась и их штабу. А когда ты оказался в центре города, перед зданием штаба, они пришли в ужас. Стреляют они в тебя и видят чудо чудное: пули свистят, а ты как будто за десятью бронями — вперед да вперед. И видно, идиотская мысль пришла в голову этим гитлеровским воякам, подумали они, браток, что ты не какой-то там обычный партизан, а сверхчеловеческое существо, которое ни пуля, ни огонь не берет. Такое могло возникнуть только в их головах, потому что, как мне объяснил комиссар, у них какая-то расистская теория и вера в сверхчеловека. Они поверили, что ты и есть не кто иной, как сверхчеловек, победить которого невозможно, и приняли простейшее решение — сдаться, потому что сдаться сверхчеловеку и не стыдно и не зазорно. Вот так ты и стал для них чем-то вроде высшего существа. И ничего странного, что они бросили пистолеты и сняли сапоги, меня только удивляет, почему они там же не подохли от страха, если у них появилось такое мнение о тебе. Вот это, братец, мне действительно непонятно. Теперь ты видишь, к чему привело твое бешенство? А ты мне тут рассказываешь, что не веришь этому. Теперь-то тебе ясно?