Когда они вернулись в свою роту, Вучко — новый командир роты, назначенный вместо Вои Васича, коренастый рабочий с добрыми ясными глазами, о необыкновенной храбрости которого в батальоне ходили легенды, отвел Гавроша в сторону и спросил, где он был столько времени.
— Я ходил повидаться с братом.
— А где твой брат?
— Он в белградском батальоне, пулеметчик.
— Чтобы это было в последний раз! Пойми, мы — солдаты и, пока идет война, не можем позволить себе роскошь ходить на свидания, навещать родственников и друзей.
— А когда кончится война?
— Вот тогда, пожалуйста, сколько душе будет угодно, если, конечно, живы останемся. Понял меня?
— Так точно, товарищ командир, понял!
— Ну вот и хорошо, что понял. Да, и что за дурацкая привычка таскать с собой этого Шилю?! И тому всыплю по первое число. Хватит с вами либеральничать!..
Острое чувство голода вывело Гавроша из задумчивости. Он с хрустом потянулся, а потом, завернувшись в одеяло, снова улегся на полу рядом с Шилей.
На другой день рано утром их рота получила приказ продолжать движение, и вскоре из деревни потянулась длинная колонна партизан. Сбоку шагал командир, поторапливая еще не проснувшихся бойцов. Небо было серое, неприветливое, воздух — влажный, пропитанный ночным туманом. Хватаясь за ивовые ветки, бойцы неуверенно пробирались по болотистой лощине. Кое-где земля, припорошенная снегом, продавливалась под ногой, и тогда показывалась черная вода. Неожиданно на одном из холмов, со всех сторон обступавших долину, разорвалось несколько мин.
Хайка, шедшая впереди, остановилась и подождала Гавроша.
— Что, устала? — спросил он ее.
— Есть немного. Это с непривычки, я ведь еще никогда в жизни столько не ходила, да еще по горам, но снегу...
— Я тебе не успел сказать, вчера я встретил Горчина.
— Да, мне Шиля говорил... Только, знаешь, ты не уходи больше так из роты. Да еще Шилю с собой берешь. Командир сердился... Другим бойцам тоже хотелось бы повидаться с родными, да нельзя.
Гаврош улыбнулся.
— Ладно, — пообещал он. — С этого момента я буду около тебя.
Под вечер они вошли в небольшое село. Десятка два приземистых бревенчатых домиков рассыпались по отлогому склону горы. Над покрытыми тесом крышами поднимался голубоватый дымок, на улицах не было ни души. Село, казалось, было погружено в сон. Взвод Гавроша остановился в невысоком доме, с почерневшими от времени стенами, в центре села. Партизаны сгрудились у пылающего очага, разулись, протянули закоченевшие ноги к огню. За окном смеркалось. В соседней комнате в большом котле кипела мамалыга, и вокруг распространялся аппетитный, дразнящий запах.