— А как же дети? Разве в том, чтобы иметь детей и любить их, не заключена сила, достаточная для большинства женщин?
— «В болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою», — процитировала Александра слова, которые были свежи в ее памяти. — Разве это не отвратительно?
— По мне — вовсе нет, — призналась Марси. — В этом есть своя правда. — Она решительно опустила подошвы грязных садовых кроссовок на уже запачканный белый ковер (и почему эти дети покупают белые ковры, а потом не содержат их в чистоте?) и уверенно встала на свои толстые ноги. Почему от детей столько разочарований? Они берут твои гены и загоняют их прямо в землю. Марси жалобно спросила: — Не хочешь помочь мне выполоть сорняки?
— Тебе кажется, что мой костюм подходит для этого? Неужели я так плохо одета? Дорогая, твое предложение очень мило, но в моем возрасте стоит согнуться — и нет никакой гарантии, что снова разогнешься.
Поняв, что и эта инициатива потерпела неудачу, дочь беспомощно воздела руки:
— Я любила смотреть, как ты возилась в нашем саду на Орчард-роуд с цинниями и помидорами. Тогда ты больше выглядела моей мамой.
— Больше, чем в другое время? Как ни странно это прозвучит, моя дорогая, но отчасти задача родителя состоит именно в том, чтобы забыть, что ты — родитель. Ты принесешь мало пользы своим детям, если будешь всего лишь простофилей-домохозяйкой, которая не оставляет им места для внутренней жизни. Вот ты упомянула Природу. Природа — хитрый дьявол, как выразился Говард об электричестве. Когда-то я думала, что люблю ее, но теперь, когда она меня дожевывает, поняла, что ненавижу и боюсь. В Канаде я осознала, что значит, когда Природы слишком много, и только в конце своего пребывания оказалась на ее вершине. Думаю, это был своего рода религиозный опыт. Но беда с опытом подобного рода состоит в том, что он никогда не бывает абсолютно чистым, всегда находится что-то, что ему противоречит, другая сторона одного и того же явления, или ты попадаешь в другое место… Такой опыт существует только одномоментно. А потом все заканчивается. Проходит.
Произнося все это, она медленно вытаскивала свое скрипучее тело из удобного пышного кресла, источавшего чуть кисловатый запах юного мужского естества, и, наконец распрямившись, оказалась лицом к лицу с дочерью. Александра была на два дюйма выше ее ростом, на тридцать фунтов тяжелее и на двадцать три года старше.
Марси, явно встревоженная, спросила:
— А как она… дожевывает?
Она имела в виду смерть матери. Сама мысль об этом была невыносима настолько, что она даже не решалась прямо выразить ее словами. Александра грустно улыбнулась тому, что все-таки что-то значит для дочери без малейших усилий со своей стороны — просто фактом своего существования, тем, что является щитом, разделительной прокладкой между своим ребенком и могилой.