Припарковав машину у бордюра, сплошь уставленного старыми детройтскими моделями, и отважившись на восхождение по цементным ступеням, которые Джо отлил собственными руками и по которым так часто ступали его ноги, она чувствовала, как стучит и трепещет в груди ее сердце — словно мотылек, бьющийся о раскаленную лампу. Она так похудела, что Марси ударилась в панику, но док Пит, с сияющей лысиной и почти ослепший на один глаз, заверил: ей ничто не угрожает — это, мол, просто неизбежная работа Природы. Преимущество престарелого врача состояло в том, что он не обнаруживал у пациентов ничего, что требовало бы его вмешательства. Электрические разряды в последнее время загадочным образом, казалось, сходили на нет, а вот провалы в памяти стали еще хуже; Александра с утра до вечера двигалась, словно во сне, и зачастую с удивлением оказывалась в неожиданном для самой себя месте. Вечерами, когда она укладывалась в постель, у нее болели пальцы и судорогами сводило ступни, по всему телу пробегала тошнотворная волна страха, как будто все, что она съела за день, вопияло: «Зачем? Какой смысл?» Испуганная, она просыпалась около четырех, и для нее начинался новый тягучий день. Запоры чередовались с диареей, а в затылке ощущались боли — словно ее череп размягчался. Даже без обуви собственные ступни казались ей деревянными чурками, и их контакт с землей был крайне неуверенным, то и дело кружилась голова, ее качало. Мушки перед глазами мешали видеть, а шум в ушах — слышать. Когда она лежала в постели или безучастно сидела в кресле, ей была невыносима даже мысль об обычных домашних передвижениях — встать, пойти пописать, поесть, ответить на телефонный звонок; после семи с лишним десятков лет жизни привычные дела уже не скрашивались смутной надеждой на какую-нибудь чудесную неожиданность в конце. Теперь будущее сулило лишь неприятности, и безысходность придавала ей какую-то извращенную отвагу, иначе она никогда бы не рискнула позвонить в дверь дома Джины Марино.
Вдова — безошибочно узнаваемая враждебная темная приземистая тень — открыла внутреннюю дверь и недовольно выглянула наружу через прозрачную сетку передней.
— Что тебе надо?
— Вообще-то, Джина, я пришла повидать Веронику. Она дома?
— Она всегда дома. Я не могу выгнать ее на улицу. Тридцать девять лет, а прячется, как ребенок. Майк сдался — он теперь вечно пропадает в «Бронзовой бочке».
— Я думала, что бывшую «Бронзовую бочку» превратили во что-то другое — кажется, она называется теперь спорт-баром?
— Как бы она ни называлась, смысл один: напиться и забыть. — Тень головы за алюминиевой сеткой склонилась набок, а рука потянулась к ручке двери. — У тебя к Веронике дело?