— Согласен, согласен... — отмахнулся Бурнаков. — Я уже не об этом хочу сказать... — Он сел на краешек дивана, торопливо закурил и, наблюдая, как поплыла к потолку папиросная дымка, задумчиво заговорил:
— Я частенько размышляю, почему наш брат, поэты и писатели, так легко уязвимы женской красотой. С содроганьем сердца следим мы за женской фигурой, пленившей нас чем-то этаким необычным, но, отойдя с десяток шагов, снова не в силах сдержать своего восторга уже при виде другой женщины. Может, нам, людям творчества, более других понятна и близка вечная тайна женской красоты, ее магическая сила. Да, да, и это...
— И это — лишь немногим,-особенно избранным... — колко вставил Валентин. — Вместо того, чтобы найти в жизни настоящее дело и отдаться ему полностью, эти «избранные» распыляют свои силы, прожигают, если можно так выразиться, жизнь в эротических восторгах. А что в этом хорошего?
Борис Владимирович улыбнулся.
— Вы, оказывается, не любите откровенничать... Ну, со мной-то можно быть открытым, я человека с одного взгляда понимаю.
— Собственно, вы что имеете в виду? — вспыхнул Валентин.
Вошел редактор, сверкнув стеклами очков, отразивших свет электрической лампочки.
— Знаете, товарищи, литгруппу придется перенести. Никто не пришел. А-а, это вы, Астанин. Пойдемте-ка ко мне, есть для вас интересное задание. Пойдемте, пойдемте.
Борис Владимирович остался в комнате один, все еще разглядывая временами фотографию Зины. Потом почему-то кисло усмехнулся, сунул фотографию в карман и быстро вышел на улицу.
— Пора вам очерками заняться, — сказал Алексей Ильич Колесов, давая Валентину задание. — Для начала побывайте на передовой шахте, посмотрите, как там организуют работу, а потом и о других судить сможете.
Колесов подошел к этажерке с книгами, достал журнал «Уголь» и протянул его Валентину.
— С горным комбайном не знакомы? Вот здесь о нем есть. Посмотрите, чтобы потом не было сногсшибательных сенсаций.
Задание Валентин принял неохотно: он начал чувствовать странный холодок ко всему, что связывало его с газетой, к заказам сотрудников на организацию статей, информации и даже к простому листку бумаги, на котором писал для газеты.
Шагая сейчас по обочине дороги, Валентин думал, что неплохо бы написать очерк о главном инженере шахты Клубенцове. Его он немного знал, с другими же пришлось бы порядочно повозиться.
А кругом было столько света и жизни, что на них нельзя было не откликнуться. Близкое, в полнеба, солнце плавилось в весенних лужах; дорога и канавы, покрытые водой, сверкали до рези в глазах; теплый ветер овевал лицо свежим запахом прелой земли и талой воды; и столько было величественно-нового, не познанного ранее, в бурном, ни на минуту не замирающем шуме трудовой жизни заводов, шахт с их гудками и грохотом, что Валентин восхищенно остановился, оглядываясь вокруг.