Громов поиграл желваками и инстинктивно сжал кулаки, но, видя, что Петрунь вопросительно уставился на него, все же подтвердил просьбу старшего лейтенанта.
— Понимаешь, я тебе прямо скажу. Солдаты что? Убьют этих — дадут новых. Но ты пойми: сейчас я — ротный. И пока у меня в роте есть хотя бы десяток людей, ее пополнят и снова сделают ротой. А там, через пару месяцев, глядишь, и батальон бросят. А если останусь без них… Если без них — кто знает?.. Возьмут и опять переведут на взвод.
— Или отдадут под трибунал, — как бы про себя продолжая его мысль, проговорил Громов. При этом ему вспомнился капитан Грошев. Он уже успел признаться себе, что если бы этот «утопленник» Грошев не был в таком высоком звании, то наверняка оставил бы его в своем доте, сообщив об этом Шелуденко, а через его радиста — и штаб укрепрайона. Но ведь как ему, лейтенанту, было командовать капитаном?
— Брось. При чем здесь трибунал? Бои идут. Все на глазах командования. В крайнем случае, организую себе ранение. Что-то вроде контузии. Нет, до суда в любом случае не дойдет. А вот до взвода — запросто. А что такое быть «взводным Ванькой» — не тебе рассказывать.
— Не мне.
— Поэтому хочу вырваться отсюда, имея хотя бы несколько бойцов. Но там, в первой линии, куда я попал по твоей воле…
— Сказано цинично, но довольно понятно. Что дальше? Не слышу просьбы.
— Брось. Я же с тобой по-человечески. Понимаешь, лейтенант, когда мы будем прорываться отсюда, я могу вообще остаться без людей. И тогда пойди объясни, где ты их растерял, если весь батальон наш, во главе с Шелуденко, здесь останется. А ты — комендант дота, который моя рота прикрывала. И последний офицер, с которым я взаимодействовал и с которым встречался.
— Почему последний? А капитан Пиков?
— Да что капитан Пиков…
— А то, что сейчас вы находитесь в полном его подчинении.
— Находился.
— Почему «находился», что, опять конфликт?
— Причем здесь конфликт? Нет уже капитана Пикова.
— То есть как это?..
— А ты что, еще не знаешь? Снарядом его. Час назад. Почти прямое попадание. Лейтенанта тяжело, считай смертельно, ранило. Там теперь старшина командует. Ни одного офицера не осталось. Вот так… И вся жизнь.
— И чего вы хотите от меня?
— Житейской мудрости. Вот тебе бумага, — он достал планшетку и заранее приготовленный листик. — И, не помня зла, напиши три строчки: ты, лейтенант такой-то, комендант дота такого-то, удостоверяешь, что старлей Рашковский с вверенной ему ротой до последней возможности, героически прикрывал дот от превосходящих сил противника. И подпись. Дату не ставь. Сейчас оно, может, и странно слышать такую просьбу. Но когда возьмутся проверять всех выходящих из окружения, это уже будет документ.