Какое-то время Громов очумело смотрел на Рашковского. Ему не верилось, что человек, с которым он находился в таких натянутых отношениях, решил обратиться к нему со столь диковинной просьбой.
— Понимаете, Рашковский, я не святой отец и грехи командирские не отпускаю. Но вам такую бумагу я подпишу. Вам — единственному. Любому другому человеку я бы в этой просьбе отказал. Если, конечно, вам не стыдно будет воспользоваться этим «документом».
— Ты подпиши. О стыде-совести потом покалякаем.
Андрей почти выхватил из руки Рашковского листик, нашел на столе химический карандаш и начал писать.
— Только не забудь указать, что последние дни — в составе батальона, над которым принял командование.
— Но вы не командуете батальоном.
— Не командовал. Но сейчас приму командование на себя. Как старший по званию. Мне ведь было приказано влиться в батальон. Вот я и влился.
Громов понимал, что приказ формулировался иначе, но уточнять не стал. Он искренне считал, что, выдавая Рашковскому такой документ, оскорбляет его. А главное, ему хотелось, чтобы этот горе-ротный поскорее убрался из дота.
Когда Громов кончил писать, Рашковский взял листик, внимательно изучил написанное.
— Это уже документ, — суховато поблагодарил он, произнося слово «документ» с ударением на «у», и, иронично ухмыляясь, помахал коменданту рукой:
— Молодец, лейтенант, грамотно воюешь. Ценю. Поддержи огоньком. Сейчас мои громовержцы всыпят им напоследок. И еще. Если вдруг окажется, что на позициях меня уже нет, будем считать, что мы с тобой уже попрощались.
— Значит, вздумал бежать?
— Отступать вместе с армией. Чтобы когда-нибудь вернуться победителем. Я ведь не Наполеон. Почему я должен проигрывать в той войне, которую не начинал? А вот принять командование батальоном… — это моя мечта.
Когда он наконец вышел, Андрей вздохнул с облегчением. Само присутствие этого человека угнетало его.
На сей раз немцы трижды цеплялись за берег и трижды огнем из дота и траншей удавалось сбрасывать их назад в реку. Однако Громов видел, что некоторые лодки сразу же уходили вниз по течению. Немцы высаживались из них возле завода, присоединяясь к тем, что прорывались с острова, и все больше расширяя плацдарм. Становилось ясно: еще немного усилий — и вся эта группа сможет ударить во фланг оборонявшихся в районе его «Беркута».
— Кожухарь, связь со 119‑м.
— Кожухарь убит, товарищ командир, — робко напомнил Петрунь, прокручивая ручку аппарата.
— Ах да, извини. Извини, боец. 119‑й? Томенко? А где Томенко? Что, тоже убит?! Когда?
— Полчаса назад, — ответил ему кто-то дрожащим голосом.