— О, Господи! — со вздохом поднялся Громов, немного помолчав. — Ничего себе: укомплектовали гарнизон сан-ин-струк-то-ра-ми… Мужественное войско. Но я тебе вот что должен сказать: во-первых, немедленно прекрати этот рев. Во-вторых, — присел он возле нее на корточки, — тебе тоже нужно уйти. Сегодня вечером. Или ночью. Понятно?
— А ты? Вы все?
— Мы чуть позже. Придержим немцев, чтобы нашим на пятки не наступали, — и вслед за вами. Если увидишь, что попала в окружение, заходи в первый же дом, сбрасывай это военное одеяние и выпрашивай любую юбку-кофту. Ну а дальше… дальше — исходя из обстоятельств.
— И мы еще сможем встретиться с тобой?
— А что нам помешает? Не радуйся, еще как успею тебе надоесть. Не будешь знать, как избавиться.
— Но ты даже не пытаешься условиться: когда, где…
— Ах да, совсем забыл, извини. Ну, давай подумаем. Впрочем, что тут долго думать? Если попаду в окружение, то разыщу тебя или твоих родных в твоем селе. Как оно называется?
— Гайдамаковка.
— Божественно. Главное, легко запоминается. Там и разыщу. После войны — тоже… в этом же селе.
— И не стыдно тебе? «После войны». Помолчи уж. Сказал-додумался — «после войны».
— Словом, я обязательно разыщу тебя, Мария. Можешь не волноваться. Все. Теперь ступай к себе. Нельзя тебе подолгу бывать здесь. Неудобно. Не положено.
Пока «гайдуки» Крамарчука помогали рассеивать фашистов, цеплявшихся за дот Томенко, пушкари с того берега вновь накрыли огнем передний край на участке «Беркута». Судя по всему, окопы батальона уже были ими хорошо пристреляны. Но они не могли знать, что там осталось всего несколько бойцов, которые, стараясь не привлекать внимания, засыпали окопы да время от времени постреливали в сторону правого берега из винтовок, сбивая противника с толку. Остальные же — кто ползком, кто короткими перебежками — давно сменили позиции. И теперь Громов с нескрываемым злорадством наблюдал, как враг перепахивает пустые окопы и гряду невысоких полуразрытых холмов. Хотя то, что немцы так поливали огнем переднюю полосу, служило плохим признаком. Значит, ночью опять попытаются форсировать реку.
— Ну, что там у тебя, сержант? — позвонил он в дот Томенко. Связь все еще действовала безупречно. Кабели, упрятанные в землю лет десять назад, не поддавались ни времени, ни снарядам.
— Сверху крикнули, что комиссар батальона, капитан Гогидзе, убит. Оказывается, он с группой бойцов прорывался к нашему доту, хотел помочь.
— Да-а, — тяжело вздохнул Громов, пораженный этой неожиданной вестью.
— Жаль, что он не смог пробиться. Мы бы еще повоевали.