И невдомёк было Кукурузнику, что это были построенные немцами бараки для русских рабов!
И истаяло, истёрлось к восьмидесятым годам гордое имя Русского Инженера! Потому что инженерами начали называть перекладывающих бумажки клерков…
За 120 рублей в месяц — твори не хочу… Они и не хотели.
Но были, были — оставались еще последние зубры!
Реликты тех великих времён, когда не работали — горели на работе! Когда одетые в белые халаты младшие научные сотрудники рвались к звёздам, а не в курилки, чтобы обсудить очередную фигу в кармане, которую изобразили Стругацкие.
Человек, снявший в киевском кабинете трубку издавшего мелодичную трель вэфовского кнопочного телефона (с памятью на 16 номеров), относился как раз к их числу.
Как и его московский собеседник, он стал кандидатом технических наук в двадцать четыре года, а доктором наук — в двадцать восемь лет! Тогда же был удостоен ордена Ленина, высшей награды Страны Советов, и Сталинской премии — что любопытно, тоже Третьей степени… (Молодой потому что! Нечего баловать.)
И был он такой же дерзкий и такой же талантливый, как его собеседник.
Единственное, что их отличало, — киевский инженер потом хорошо отсидел в Лефортове, в Бутырской тюрьме и во Владимирском Централе.
И был лишён без всякого суда всех званий и наград — даже медали «За оборону Кавказа», которую заработал на кровавом снегу высокогорного ледника.
Но ничего… «Так хладный млат, дробя стекло — куёт булат!»
В ссылке он снова защитил диплом, уже не МВТУ, а заочного Уральского политеха, снова начал работать — сначала инженером, потом ведущим конструктором, начальником сектора, начальником отдела.
Перевелся в Киев (мама сильно болела), трудился там уже в качестве заведующего отделом системного проектирования — главного конструктора комплекса. С 1990 года — научный руководитель, Главный конструктор Киевского филиала НИИ «Комета». Доктор наук, член Отделения новых физических проблем Академии наук Украинской ССР.
И вот сейчас он возьмёт трубку и с лёгким, неуловимым акцентом скажет:
— Приветик, Иваныч! Чего тебе надобно, дорогой, Давай говори скорей…
— Здравствуй и ты, Сережа… Что, у тебя на столе борщ с пампушками стынет? Или водка греется?
— Э-э… какая теперь водка. Припёрлись тут ко мне представители трудового коллектива. Маму я их вертел!
— Чего хотят?
— Как обычно. Сами не поймут — то ли им надо демократии, то ли осетрины с хреном. И первым делом требуют ликвидировать в столовой зал для дирекции, чтобы все обедали в общем зале.
— И что тут плохого?
— Да мне похер. Я свою шлюмку могу и под нарами выхлебать. Единственное, что во время обеда я лишний раз своих главных специалистов могу увидеть, расспросить, что и как, дать им нагоняй… Короче, по ходу провести дополнительную оперативку. А в общем зале это не получится. Там шум, гам… Да и некоторые вещи — не для каждого уха!