И они подошли. В длинном плаще с капюшоном на случай дождя вошел один посетитель, за ним другой — в старом пальтишке и в кашне шириной в детскую ладошку. Первого в доме давно знали, как-никак родной брат Варфоломея, всему городу известный гипофет. Второй в доме на Саксонской появился впервые, но его тоже все хорошо знали — как-никак единственный в Киммерии академик, президент Академии Киммерийских наук. Кроме хозяина дома, к которому без готового решения соваться не стоило (все одно он его утвердит, поскольку — историческое), все оказались в сборе. Разговор, при всем несовершенстве русского языка, мог идти только на нем, иначе Федор Кузьмич не понял бы и половины, Нинель — трех четвертей, не считая ругательств. Но ругань нынче могла не помочь, если только ею обойтись. Решения предстояло принимать нелегкие. Потому что — как говорит Подселенцев — исторические. А все ли скажешь по-русски?..
— Древнерусская традиция, с нее начнем, такова, — начал Федор Кузьмич, пока что ни на кого специально не глядя. — Царевича до пятнадцати лет не должен видеть никто, ни дворянство, ни народ. А когда пятнадцать лет ему исполняется, его перед народом являют; несут его лучшие люди на плечах и ставят на Лобное место. Для предохранения от самозванцев, которых на Руси всегда много было и нет оснований думать, что станет меньше. Такая вот… традиция.
Федор Кузьмич надолго умолк. Всем все было ясно.
— Значит, еще девять лет. Сходится с предсказаниями — сказал Веденей. Они с Гаспаром вчера вечером довели Сивиллу до неотложки, да и сами серой надышались, настоем пустырника друг друга отпаивали и померанцевую корочку нюхали. Гаспар достал записную книжку, сверился с записями и тоже кивнул.
— Ниночка, выдержим? — спросил Федор Кузьмич у Нинели. Та закрыла глаза, обхватила колени и что-то тихо запела без слов, в китайской пентатонной гамме. Мелодия повторилась несколько раз, потом пророчица открыла глаза и посмотрела на старца.
— Граф тебе по чину переподчинен, ты его службы не увольнял. Вот пусть и бережет царевича. Девять лет всего… Только прыжкам в воду запрети царевича учить. А остальному пусть учит, здоровья он кому хочешь одолжить от своего может..
— Так я и думал. Снег там долго лежит, но это мы преодолеем, — сказал Федор Кузьмич, снимая с глаза повязку: то ли судьбоносное решение было уже принято, то ли — что вероятней — просто надоело смотреть одним глазом. — А что Мирон туда ходит, это как?
— Мирон за Дед-Мороза вполне сойдет. Камердинер… сейчас лето, в замке тепло, все нужное можно отсюда доставлять, да там и так все есть, а кашу мальчик есть приучен. Ты реши, что с художниками делать! Мальчик-то их к себе потребует!